Андрей Рубанов - Боги богов

Не обменявшись ни единым словом, они поплыли на запад. Волны и ветер не мешали Марату — наоборот, возбуждали: если он оказывался наверху, на самом гребне, то мог видеть далеко впереди серый берег.

Обратный путь занял вдесятеро меньше времени. Когда разбитые подглазья превратились в опухоли, Марат потерял направление и запаниковал, но очередная волна сильно ударила его о дно, а следующая — толкнула в спину и выбросила на твердое. Хрипя и отплевываясь, он пополз, понимая, что левая рука то ли вывихнута, то ли сломана. Добравшись до сухого места, сел, обернулся.

Жилец стоял над ним, широко расставив ноги. Голый, мокрый, невообразимо тощий. На берег за его спиной накатывали свинцовые валы.

Ветер швырял в лицо водяную взвесь, имевшую вкус меда.

Корабля он не увидел. Очевидно, шторм отнес их далеко от места, где должны были ждать Муугу и Нири. Не было также никого из старожилов Узура; бродяги всегда были предусмотрительны и отплыли с песчаной отмели заблаговременно и сейчас, может быть, спасались от урагана, зарывшись в песок. Так семь лет назад зарывался и сам Марат, арестант пересыльного пункта на Девятом Марсе.

Жилец прокричал что-то, но от грохота Марат не разобрал ни слова, уловил только интонацию. Старик был счастлив. Проорав несколько фраз, он подскочил и пнул Марата ногой в живот; бывший пилот понял, что ничего не закончилось. Напротив, всё только начинается.

Он поднялся, сплюнул воду и кровь. Побежал.

Сила никуда не исчезла. Ступни сами отталкивались от слежавшегося песка.

В тот первый день Жилец трижды догонял его. Сильным пинком опрокидывал и бил ногами в лицо или живот.

Марат не чувствовал ни одышки, ни усталости, ни голода, ни жажды. Только боль и желание оторваться от преследования. Даже грохот урагана не пугал, казался единственно верным звуковым сопровождением происходящего.

Пена и брызги воды попадали в горло, он замедлял бег, чтобы восстановить дыхание, и тогда Жилец догонял, сшибал с ног подножкой или ударом кулака в спину и опять бил, молча, умело, без суеты.

Во второй половине ночи при свете четырех лун Марат решил дать бой и разработал план. Идея была в том, чтобы увеличить скорость бега до максимальной и усыпить бдительность преследователя, а потом резко остановиться, развернуться и атаковать на встречном курсе. К этому времени опухоли под глазами исчезли, и даже поврежденная рука перестала болеть. Марат сосредоточился на работе ног, забрал немного в сторону, ближе к берегу, где песок был более плотным, и взял такой темп, что сам удивился.

Под утро хлынул ливень. Волны стали вдвое выше. В первые дни Большой шторм всегда особенно силен.

Дышать сломанным носом было нелегко.

Решившись, Марат откинул назад плечи, затормозил и обернулся. И закричал от отчаяния.

Оторваться не удалось: Жилец был прямо за спиной, в одном шаге.

Он вытянул руку и толкнул Марата пятерней в лицо. Сверкнул глазами, вытер мокрое лицо, заорал:

— Слишком просто!

И опять ударил ногой. Словно железный рельс врезался в ребра. Марат упал.

— Ты никуда не денешься! — выкрикнул старик, перекрывая рев шторма, и развернул костлявые плечи. — Тебе не убежать от меня! И не победить меня! Я — Жилец, понял? Таких, как ты, я ломал каждый день! Если сомневаешься, вставай и возрази!

Марат поднялся, набрал полную грудь воздуха — сладость его показалась бессмысленной, кощунственной — и бросился прочь.

Вспомнил о пистолете — и с тоской понял: оружие осталось в Узуре, смыто с отмели первой же большой волной и сейчас лежит где-то на дне, в коралловых кущах. Разумеется, там есть встроенный маяк, потерю можно отыскать по радиосигналу, но для этого надо добраться до капсулы и реанимировать издохшую аппаратуру.

Мысль о капсуле вернула Марата к действительности. Я не дикарь, вспомнил он, я не бродяга, достигший вожделенного Узура, я человек разумный, я пилот, заброшенный на окраину цивилизованной Вселенной. Моя задача — выжить, по возможности не навредив обитателям этой планеты. Меня найдут. Меня вернут в старые миры, накажут за проступки и отправят восвояси. Я не должен убегать.

Он понемногу сбавил скорость и остановился.

Жилец догнал его прогулочным шагом.

— Подожди! — крикнул Марат и поднял руку. — Стой! Я всё понял!

Старик покачал головой.

— Еще не всё, — басом возразил он, и его нога снова врезалась в живот Марата.

— Я понял, понял! Ты сильнее, я слабее, хватит! Давай поговорим!

— Дурак! — ответил Жилец. — Это и есть разговор!

И отвесил столь размашистую оплеуху, что Марат улетел к самой кромке прибоя; тут же его с головой накрыла зеленая пена.

Встал, выбрался на сухое — и опять побежал.

На третьи сутки впал в прострацию. Сила текла через тело бесконечно, неостановимо, заряжала мускулы, наполняла кровью ткани, даже член нелепо дыбился, но теперь щедрость силы не восхищала, а бесила Марата. Лучше бы иссякла. Лучше бы всё закончилось. Тогда можно упасть, задохнуться, поджать к животу сведенные судорогой ноги, разрешить себе стон, или крик, или мольбу о прекращении пытки. Его не Жилец пытал — над ним глумился сам Узур, легендарный Разъем, Кабель, источник молодости и здоровья.

На четвертое утро он круто повернул на запад, прочь от берега, и попытался спрятаться в скалах, но Жилец без труда отыскал его, швырнул, громогласно ругаясь, острый обломок гранита и сильно, в кровь разбил лоб; в несколько тигриных прыжков нагнал и выволок за волосы на берег.

На пятые сутки Марат подумал, что к ударам можно привыкнуть. Однако примерно та же мысль посетила и Жильца: на закате того дня он бил Марата особенно долго. Валил, потом разбегался и — ногой. Или хватал за шею, погружал лицом в песок и давил сверху. Потом старику надоедало, и пока он прикидывал, что бы еще придумать, Марат вставал и бежал дальше.

Как быть, если у тебя бесконечная сила, а у твоего врага — впятеро большая?

Сражаться бессмысленно, убежать невозможно. Можно было покориться, умолять, целовать ноги, но этого Марат никогда не умел.

В начале шестого дня они достигли окраины Города.

Первый встреченный ими абориген коптил рыбину на костерке, загородясь от ветра растянутой тюленьей шкурой. Увидев двоих голых гигантов, он вскрикнул от ужаса и бросился прочь. На шум из хижины выбралась его жена, и Жилец, оглушительно зарычав, тут же сорвал с нее набедренную повязку и набросился, вцепившись зубами в крупные груди. Абориген вернулся, крича уже не от страха, а от возмущения, но старик сломал ему шею одним коротким ударом, не прекращая фрикций. Женщина визжала, перекрывая грохот прибоя, и понемногу из засыпанных песком вигвамов стали выходить прочие дикари, судя по сонным физиономиям — община бхиу, безобидные поедатели крабов, соплеменники Митрополита, когда-то покорившиеся Марату без боя. Увидев непотребство, кто-то побежал к чувствилищу — доложить матери рода, и Марат понял, что ему следует исчезнуть. Остановить Жильца нельзя, а просто стоять рядом — бессмысленно, нелепо и опасно. Никто в Городе не знал, как выглядит Великий Отец, а вот его сына, Владыку, видели почти все. Но видели в славе и могуществе, в сиянии медных доспехов, в толпе жрецов и охранников, а не таким, как теперь: окровавленным и плачущим от отчаяния.