Андрей Рубанов - Боги богов

И — главное: после того, как его голова превратится в пар, я должен лично, без посторонней помощи, вспороть его живот, вытащить требуху и намотать на локоть. И тем самым утвердить свой авторитет и свою силу. Я их бог, все казни на этой площади происходят во имя мое, и если я лично убью Отца — это будет выглядеть не преступлением, а еще одной жертвой. Ради любви к своему народу Владыка принес в жертву собственного родителя! Тут же учредим новый праздник. Допустим, День Великой жертвы. Просто и со вкусом. Или День извлечения внутренностей Великого Отца. Тоже неплохо звучит. Далее немедленно отменим казни и некоторые виды налогов. Сократим штат жрецов. Освободим всех горцев, пусть убираются в свои холодные ущелья. Кто не захочет — выгоним пинками.

Как обычно, шесть из восьми девушек оказались ленивыми либо слишком скованными, зато две кричали и извивались так, что публика опять пришла в неистовство. Этих двух Отец ухватил поперек тел и вытащил с собой на помост. Жрецы поднесли огромную плетеную корзину, доверху наполненную медными браслетами. Отец бросил в толпу несколько вещиц, мгновенно началась давка, самцы орали, самки визжали, а потом кидать подарки стал уже не сам Отец, а две его новые фаворитки; обе спустя минуту пришли в состояние, близкое к истерике, хохотали и соревновались меж собой, кто швырнет больше и дальше.

У Марата едва хватало сил, чтобы сохранять невозмутимость. Смотреть на взрезаемые животы было легче, нежели наблюдать за тем, как две юные девочки вибрируют от ощущения собственного превосходства над пятью тысячами неудачников и неудачниц, жадно протягивающих руки. А Отец стоял неподалеку и блестел глазами; он хорошо знал, что делал. Едва созревшая самка, извлеченная из своей среды и резко поднятая на самую вершину социальной лестницы, выхваченная из грязи и вознесенная к высотам могущества, на несколько дней или даже недель теряет разум и дает своему покровителю Фцо. Потом наложница надоедает, и ее возвращают назад. Особо талантливые экземпляры остаются в гареме на месяц или полтора, но финал всегда одинаков. Митрополит лично следит за тем, как подрастают в Городе новые и новые кандидатуры. Ежегодно около тысячи девочек отмечают седьмой день рождения, и к очередному празднику подготавливаются несколько лучших, самых привлекательных и резвых невест.

Потом опять вострубили трубы, и Марат встал.

Воины подняли копья и мечи, жрецы — посохи. Палач вышел из боковых ворот.

Встали магнаты на главной трибуне. Встали со свадебного алтаря невесты-неудачницы, встали с помоста две их обессилевшие от восторга подруги.

Пять тысяч дикарей подняли лица к небу, повторяя слова первой и главной молитвы: «Бог наш, первый и последний, Хозяин Огня, Повелитель Земли и Воды, Сын Великого Отца, Хозяина Всего Живого и Неживого. Ты и Отец Твой берут всё и дают всё. Дай же нам мир и еду, и тепло очагов, и здоровье нашим детям, и убереги от беды. Мы будем всегда с тобой, как ты всегда с нами. Так было, так есть и так будет вечно».

Житель Золотой Планеты имеет на руке четыре пальца, и молитву положено повторить четыре раза.

По совету Великого Отца главная молитва сделана совсем короткой — ее может выучить любой ребенок. Полный же свод молебнов, наоборот, огромен, для прочтения Канона требуется несколько часов в зависимости от артикуляции и скорости произнесения, и здесь тоже есть умысел, далеко идущий план: вызубрить несколько тысяч фраз может только обладатель великолепной памяти, глупым и ленивым не место среди жрецов; так, по мысли Великого Отца, духовенство постепенно превратится в элитную группу интеллектуалов, носителей и хранителей знания.

По наступлении четырехлетнего возраста любой мальчик в Городе, независимо от происхождения, имеет право попытаться сдать экзамен на место храмового служителя. Прочитавший наизусть тысячу фраз сокращенного Канона становится послушником. В первый год он учит двойной Канон, на второй год — тройной. Сумевший удержать в памяти три тысячи фраз тройного Канона становится младшим жрецом и учит пять тысяч фраз полного варианта. Вся служба, разумеется, ведется на береговом наречии, но кандидат на должность старшего жреца должен знать весь Канон не только на родном языке, но и на тайном равнинном диалекте.

Когда я убью старика, решил Марат, я сохраню эту систему, она удобна. Если ты провозглашен божеством, не следует резко отказываться от своего статуса. Не поймут. Пусть молятся мне и моему изображению. Потом я исчезну, издохну или сдамся КЭР, но изображение останется, и мой культ будет поддерживаться сам собой, ибо жречество уже сформировано и оно не откажется от своих привилегий…

Как обычно, Отец незаметно исчез прямо во время молитвы. За ним замечалась склонность к дешевым эффектам. Войти в чей-нибудь дом, проломив стену, или голыми руками умертвить аборигена, росточком в метр пятьдесят и весом в сорок килограммов, или (как сейчас) бесшумно спрыгнуть с помоста и уйти в боковые храмовые ворота, пока пять тысяч смердов смотрят в небо и бубнят заклинания, — это он умел. Марат же покинул площадь с соблюдением всех церемоний, под гулкие рыдания труб и удары бубна, медленно, по главной лестнице, ведущей от подножия Пирамиды до самого ее верха, до парадных дворцовых ворот, окованных медью и сверкающих на послеполуденном солнце.

Поднялся над своим народом, как бы растворяясь понемногу в нестерпимом сиянии. Удалился. Изволил отбыть.

Сзади следовал Митрополит, довольно пыхтящий по причине того, что праздник удался. За первосвящеником — трое старших жрецов, членов Синедриона (слово ввел в обиход Отец, позаимствовав из словаря древнего христианского культа), за жрецами — личная охрана, далее — жены, потом еще один отряд воинов. Двух новых жен Отца вели отдельно, дабы более опытные жительницы гарема не столкнули юных конкуренток с уступов Пирамиды (такие случаи бывали).

Отец уже ждал в опочивальне: шумно фыркая, умывался, низко склоняясь над чаном со свежей родниковой водой, и Марат подумал, что сейчас тоже вполне удачный момент для выстрела в затылок; но едва мысль оформилась, как бывший легендарный преступник выпрямил бугрящуюся мышцами спину и обернулся: так посмотрел сквозь мокрые, спутанные, упавшие на лицо волосы, что Марат едва успел отвести взгляд.

Нет, в одиночку его не победить. Даже если будет пистолет. Даже если я схожу к Разъему и пропитаюсь силой от макушки до пальцев ног. У него звериный нюх, он всегда ждет удара, он никому не верит. Пока лежал парализованный — верная Нири пробовала всю его еду и напитки, а с тех пор, как излечился, ни разу не ел во дворце. Только в Городе и только то, что отнимал в чужих домах. Просто, эффективно, даже гениально: не желаешь быть отравленным — выхватывай пишу из чужих ртов, и чтоб никто не мог заранее узнать, из какого рта будет изъят новый кусок.