Андрей Рубанов - Боги богов

— Мы почти взяли его. Однажды мы даже видели дым его костра. Потом упали туманы, двое моих солдат умерли от лихорадки… И мы остановились. Ты сам так велел… Ты сам приказал: если не догоним до начала сезона туманов, надо возвращаться…

— Ты всё сделал правильно.

Муугу кивнул, он всегда делал вид, что похвала его не трогает.

— Мы найдем его, — весело произнес он. — Мы знаем, как искать. Он режет горцев. Мы каждый день находили мертвого горца. Все убиты одним и тем же мечом. Мы шли по следу из трупов, он сам облегчал нам погоню…

— Не ошибись, — сказал Марат. — Это может быть уловка. Хитрость. Ложный след, понимаешь? Он умнее нас.

— Был, — ответил генерал. — Сейчас уже нет. Если бы он был умнее нас, тогда не мы гнались бы за ним, а он — за нами… Мы найдем его. Он идет на юг, в пустыню. Он не боится пчеловолков.

— Боится, — возразил Марат. — Но твоих воинов он боится больше.

Муугу оскалился.

Он гордился своими воинами.

Все солдаты карательной команды были сыновьями женщин, убитых Отцом. Их не надо было подгонять. Если бы не приказ прекратить погоню в первый день сезона туманов, они шли бы за целью до самой пустыни и дальше. Они желали мести. Каждый оспаривал у других право первым намотать на локоть кишки Великого Отца. Их не пугали ни ледяные ветры, ни туманная лихорадка, ни узкие ущелья с отвесными стенами, поросшими травой хцт, откуда в лунные ночи бесшумно взлетали снежные филины, умеющие сталкивать жертву в пропасть внезапным хриплым криком и яростным блеском красных глаз, ни даже горцы, в последние месяцы регулярно нападавшие на хорошо охраняемые торговые караваны.

В который раз Марат с тоской подумал, что горцы — его главная неудача.

Семь тысяч рабов были освобождены сразу, в первые же сутки после того, как Владыка Города объявил себя исполнителем воли Матери Матерей и лично возглавил операцию по принуждению к свободе. Каждому рабу разрешили взять из дома хозяина столько пищи, сколько он может унести в обеих ладонях и в зубах. Северяне ушли сразу, общей группой, не оглядываясь. Местных — добровольно продавших себя — выдворяли насильно. Когда бывшие хозяева пинками гнали невольников из загонов, многие отчаянно сопротивлялись.

Но хуже всего, да и позорнее, если называть вещи своими именами, получилось с горцами. Орда в три с лишним тысячи косматых троглодитов, плохо приспособленных к осмысленной деятельности, оккупировала южное предместье, начались кражи, потасовки, ночами слышались невыносимые голодные завывания множества глоток (судя по переливам, демонстративные). Днем горожане боялись выпустить на улицы детей. Когда бывшие невольники окончательно оскотинились и стали жрать друг друга, Марату пришлось сформировать — опять же, только из добровольцев — особую команду и отогнать стадо волосатых бесов на голый песок, за несколько миль от городской черты. В конце концов родовая память взяла свое, и почти все горцы, кроме самых больных и старых, вернулись в естественную среду обитания. Но вести образ жизни предков уже не захотели. Большая часть постепенно употребила в пищу собственных собратьев, а самые умные и озлобленные организовались в банды и стали совершать набеги на западную окраину Города и ближние деревни. Ущелья стали смертельно опасны, торговля с равниной зачахла.

Однако была и польза. В горы перестали ходить не только бродяги, но и рудознатцы. После того, как двое самых опытных добытчиков медного сырья пропали без вести, экспедиции за самородками прекратились, Марат объявил кузнецам, что теперь для них нет работы, и закрыл цеха.

Сейчас он хлопнул генерала по предплечью и велел:

— Иди.

Муугу тут же встал.

— Послезавтра, — добавил Марат, — пойдешь в горы, на Большую тропу. Надо встретить караван. А завтра отдыхай.

Генерал сунул пальцы в наплечный кошель, вытащил новый кусок жевательной коры. Блеснул зубами.

— Я не устал.

— Тогда, — сказал Марат, — вот еще кое-что… Выбери двоих, самых спокойных и умных. Пусть идут на юг, из деревни в деревню. Пусть ищут девушку из рода тлиу. Ей должно быть шесть или семь лет…

— Тлиу — мертвый род, — сказал Муугу, снова улыбаясь, поскольку он, в отличие от людей тлиу, был жив. — Собиратели розовых медуз погибли. Всех убили пчеловолки.

— Не всех. Одна девочка выжила. Найди ее. Это будет легко, — дочери тлиу умеют нырять очень глубоко… Ты понял меня?

Генерал улыбнулся и сказал:

— Холо.

Иногда, если маленький убийца хотел дать понять, что любит Марата, он переходил на язык равнины и говорил «холо», что означало такую степень понимания, какая возможна только между близкими родственниками. Или если ему казалось, что Владыка, еще год назад обитавший на вершине Пирамиды, а ныне коротающий ночи в уединенном вигваме на северной окраине Города, отягощен печалью, генерал говорил ему «ыыцз». И не было случая, чтобы Марат, услышав равнинное словцо, не вспомнил старые добрые времена и не улыбнулся.

Он потратил год, чтобы привести жизнь маленьких дикарей к их старому знаменателю, к состоянию ыыцз. Но пока он слышал возглас радости только от двоих старых товарищей: от генерала Муугу, возглавлявшего бригаду поиска, и от Цъяба, караванного старшины и по совместительству начальника медной бригады.

Год назад бывший Владыка создал четыре бригады. Первую — карательную — возглавил Муугу. Медной бригадой сначала верховодил Хохотун, пока не умер от холеры. Строительной бригадой, самой многочисленной и плохо организованной, управлял бывший Митрополит, он всегда был мрачен, его подчиненные открыто занимались мародерством и ежедневно устраивали драки, но зато и сделали больше всех. Последнюю — специальную — бригаду возглавлял сам Марат.

Муугу коротко кивнул и ушел в темноту.

Бывший Владыка, низложивший сам себя и объявивший Город ложным Тжи, подбросил веток в огонь и на несколько минут отдался иллюзии одиночества. Предутренний час, серебристое сияние четырех лун, медленный накат волны, гулкий шорох пены, рев тюленьих самок, доносимый ветром со стороны рифа, отчаянный треск поедаемого пламенем дерева — естественные, дикие краски и звуки дикой жизни; так они сидели на этом берегу тысячу лет и просидели бы еще две тысячи лет или пять тысяч, если бы не спустился с гор, верхом на ручном носороге, пятипалый пришелец, цивилизованный донельзя, вооруженный знаниями, а также пистолетом с полной обоймой; он был так цивилизован, что иногда его тошнило от собственной цивилизованности; но когда он начал совершать поступки, это были чудовищно, запредельно дикие поступки. Он явился к варварам и захотел их переделать, однако варвары переделали его самого, и в результате он перестал быть собой, а стал варваром номер один.