Сергей Кузнецов - Живые и взрослые

Чувствует ли спящий мозг щекотку? Может ли он пробудиться?

В первых комнатах — ничего. В третьей комнате рамка начинает слабо вибрировать — Марина замирает, Гоша медленно поводит фонариком. Шорох в углу, Ника вцепляется Леве в руку — чтобы не закричать.

Лева замирает — не то от прикосновения Никиной руки, не то от сжимающегося в животе ледяного комка.

Луч шарит в углу, два слабых огонька вспыхивают в ответ — что-то серое мелькает в круге света и скрывается в темноте.

— Крыса, — говорит Гоша.

— Посвети на прибор, — просит Марина.

Рамка по-прежнему подрагивает.

— Вряд ли это была мертвая крыса, — говорит Лева, — давайте запомним место и пойдем дальше.

В четвертой комнате рамка дрожит, в пятой — начинает крутиться, а в спальне уже трепещет, словно бабочка, бьющаяся о стекло зажженного фонаря.

— Значит, здесь, — говорит Лева. — Давайте принесем еще свечей и начнем.

— Свечи кончились, — говорит Гоша.

— Возьмем из первых комнат, — предлагает Марина.

Все согласно кивают, но никто не трогается — кому же хочется одному идти назад, а потом возвращаться, оставляя за спиной темноту опустевших комнат?

— Что, жребий будем кидать или всем скопом пойдем? — ехидно спрашивает Марина.

— Один справлюсь, — бурчит в ответ Гоша.

Он проходит пятую, четвертую, третью комнату (ту, где рамка впервые завертелась, ту, где их напугала крыса), потом вторую, первую. Одну за другой Гоша собирает свечи и возвращается: третья, четвертая, пятая, спальня.

— Принес, — говорит он и протягивает свечи Марине.

Ника смотрит на мальчика с восторгом. Гоша этого не замечает.

Марина зажигает свечи и старается не думать о том, как лучи света просачиваются сквозь щели в ставнях — словно желтый взгляд чуть прикрытых кошачьих глаз.

Взгляд кошки, подстерегающей мышь.

Теперь, когда комната освещена, они видят небольшую кушетку, стол у окна, глубокое кресло.

— Наверно, это все-таки кабинет, а не спальня, — говорит Лева.

— Ну, значит, привидение больше любит работать, чем спать, — отвечает Гоша.

«Не привидение, — вдруг понимает Марина, — нет, не привидение. То, что скрывается здесь, — вовсе не привидение».

Она сама не знает почему.

Лева достает из кармана мел и, выбрав место, где рамка крутится сильней всего, рисует на дощатом полу звезду, заключенную в круг. Потом вынимает из рюкзака магнитную свечу, осторожно устанавливает ее в геометрический центр круга и зажигает.

Они слышат только дыхание друг друга, а потом раздается далекий треск — словно в глубине дома что-то рухнуло. Хлопает дверь, одна, затем — другая. Резкий порыв ветра задувает несколько свечей — и Марина понимает: все остальные свечи в доме давно погасли. Кабинет — единственный островок света в пустом и темном доме; из этой пустоты и тьмы на них надвигается нечто: с треском, шумом, хлопаньем.

— Мне кажется, мы делаем что-то не то, — говорит Гоша, — привидения так не появляются.

— Это не привидение, — говорит Марина.

— Мы сделали все по инструкции, — дрожащим голосом говорит Ника.

Дверь кабинета с грохотом захлопывается — и тут же рушится на пол вместе с вырванным из стены дверным косяком.

— Мы делаем что-то не то, — повторяет Гоша.

— Не то или не там, — перебивает его Лева, — мы ведь думали, что это — дом с привидениями?

— А разве не похоже? — спрашивает Ника.

— А если это дом с привидениями, — старается перекричать грохот Лева, — скажи мне, зачем дому с привидениями колючка поверх ограды?

— Случайно? — предполагает Гоша.

Марина молчит.

«Это клетка, — думает она, — оно было в клетке, а теперь мы открыли ее».

— Нет, неслучайно, — говорит Лева, — колючка — потому что этот дом охраняют. Или — охраняли когда-то.

— Дома с привидениями никто не охраняет, — говорит Ника.

— Да, — кивает Лева, — поэтому здесь нет привидений. Этот дом охраняли, потому что здесь проходила Граница.

— И сейчас мы ее открываем! — кричит Гоша и ногой сшибает магнитную свечу.

Но уже поздно: дощатый пол внутри круга вспухает, как огромный деревянный нарыв, щепки летят во все стороны, как брызги прорвавшегося гноя, — одна из них втыкается Нике в щеку, крик, острая боль, несколько капель крови.

Волдырь лопается, столб зеленоватого света бьет в потолок, и вот внутри столба уже проступают слабые очертания.

Ника кричит где-то рядом, а Марина смотрит во все глаза, как постепенно гаснет зеленоватый свет, неясный контур обретает плоть, призрак — тело, и вот кто-то стоит внутри мелового круга, с трудом балансируя на краю провала.

Худощавый, мускулистый, со светлыми, падающими на глаза волосами, чуть выше Марины ростом, в светлой футболке и синих джинсах.

Первый мертвый, которого она видит в жизни.

На его лице — смятение. Он разлепляет бледные губы, слова мертвого языка отдаются тихим шелестом, потрескиванием досок, шорохом по углам.

Лева и Марина сразу понимают — да тут и переводить нечего, все ясно!

Мертвый протягивает к ним руки и говорит:

— Спасите! Умоляю: спасите меня!

И, услышав эти слова, Марина замирает — но не от слов, а от голоса — ломающегося, нетвердого, неуверенного.

Не голос взрослого — голос мальчишки.

Розе Борисовне не спится. Луна светит сквозь занавески огромным круглым глазом. В тишине квартиры часы тикают так громко, что кажется, сейчас всех разбудят: Сонечку, Феликса, Левушку, Шуру.

Но нет — все спят. Одна только Роза Борисовна не спит. Смотрит в темноту, слушает ночь.

Ночь совсем не изменилась за семьдесят лет. Все как в детстве: перевернешь подушку холодной стороной вверх, лежишь, слушаешь, как тикают в тишине часы, смотришь, как светит сквозь занавеску луна.

«Какая луна была в Майбаде! — вспоминает Роза Борисовна. — Круглая, огромная, волшебная. Словно космический корабль, плыла она над пустыней, лишь иногда отражаясь в мелкой воде арыка». Когда они с Марком и маленькой Сонечкой приехали в Майбад, она сразу полюбила этот арык. Кругом шум, крики, жара, все на нервах, женщины рыдают, мужчины кричат, дети плачут — и только вода неспешно течет меж двух обсаженных деревьями берегов. Роза сразу решила — как-нибудь обязательно надо прийти сюда, сесть, посмотреть на воду, подумать, помечтать…

Два года прожили они в Майбаде — но было не до посиделок: дай бог Сонечку прокормить, хорошо еще — у Марика был нормальный паек, все-таки главный инженер секретного завода, не кто-нибудь! Но, конечно, Роза все равно старалась где-нибудь подработать — жалко только, работы для нее не было: хлопок собирать она не умела, а мертвые языки — кому они были нужны? Особенно если на дворе — война и все мертвое вызывает ненависть и страх.