Сергей Кузнецов - Живые и взрослые

— Я всегда мечтал к вам попасть, — сказал он, — я раньше считал себя живчиком, ну, так у нас называют тех, кто хочет быть как живой. Одевался особым образом: вот, футболку носил специальную, там спереди написано «Быть живым, живым — и только», а сзади — «Живым — и только. До конца». Я даже ваш язык начал учить, ну, всеобщий язык, как вы его называете. По дядиному самоучителю. А потом его у меня отец отобрал и выкинул.

— Почему? — спросила Марина.

— Они в ссоре, дядя с отцом, — объяснил Майк. — Давно уже, еще до моего появления. Отец на него очень зол, — добавил Майк и поежился.

Марина уже заметила: каждый раз при упоминании отца Майк испуганно сжимается. «Наверное, у мертвых родители воспитывают своих детей, как в старые времена, — думает она. — Колотят, бьют, порют по пятницам — короче, все как в кино».

Марина, правда, не решалась спросить об этом Майка, а то однажды Лева спросил, мол, правда, что в Заграничье всюду преступность, гангстеры, мафия и все такое, а Майк ответил, что это все ерунда, они стреляют только друг дружку, просто надо свой город хорошо знать, куда можно ходить, куда нет, — и все будет нормально.

Марина так и не поняла, что значит — знать свой город? Что, в городе есть целые районы, куда лучше не заходить? А кто же там живет? А что делают все остальные — обходят их, что ли, как обходили «пятнашку», пока они не наваляли Вадику и его дружкам?

Непонятно, как это можно так жить.

Хотя чему удивляться: мертвые они и есть мертвые, это и по кино видно.

— А кино какое-нибудь ты можешь принести? — спрашивает Лева. — Я только несколько мертвых фильмов видел.

— Так вы, наверное, кино тоже на кассетах смотрите, — говорит Майк, — у меня на кассетах нет ничего.

— Не, мы его не смотрим на кассетах, — отвечает Лева, — для этого специальный магнитофон нужен, а у нас таких нет. Я думал, может, у вас какой-нибудь прибор специальный есть.

Марина улыбается: она-то помнит, что осторожный Лева был единственным, кто после первой встречи предостерегал друзей.

— Вы только представьте, что будет, если про это кто-нибудь узнает, — говорил он, — тайные встречи с мертвым! Это же чистый шпионаж, вы что, книжек не читаете?

— Так это книжки, — ответила Ника, — ты же сам видишь: он нормальный, наверняка из хороших мертвых.

— Мой папа тоже с мертвыми общается, — сказала Марина, — и никто его ни в чем не обвиняет.

— Твой папа — другое дело, — ответил Лева, — он на работе общается, а не абы где, неизвестно с кем!

— Да никто не узнает, — сказал Гоша, — мы ведь можем сюда другой дорогой ходить. Пару досок оторвать вон там и заходить не с улицы, а со двора. Майка отсюда выпускать не будем, так что никто ни нас, ни его не увидит.

Марина не видела Гошу уже дней десять: позвонила ему после Нового года, но никто не подходил к телефону. Она позвонила еще пару раз, а потом решила, что, наверное, Гоша, как в прошлом году, ушел с родителями в какой-нибудь зимний поход. «Странно только, что не позвонил предупредить, — удивляется Марина. — Ну ничего, — думает она, — вернется — позвонит».

Но до конца каникул Гоша так и не появился.

Новый год был ужасен.

Накануне к тете Свете приехала тетя Галя, Галина Семеновна, Галка. Юркая, низенькая и черноволосая, она в самом деле напоминала птицу, а скрипучий голос довершал сходство.

Им обеим было уже под шестьдесят, и они дружили большую часть жизни: начиная с того времени, как еще молодыми оказались в одном партизанском отряде. Сейчас они жили в разных городах и виделись редко: только когда Галя приезжала в столицу. Прошлый раз это было два года назад, и Ника помнит, как папа шутил что-то про дым коромыслом и про то, что не буду мешать тетушке отдыхать.

Теперь Ника поняла, что папа имел в виду: в новогоднюю ночь тетя Света выставила на стол запотевшую бутылку водки, и подруги начали отмечать праздник, не дожидаясь полуночи. К тому моменту, когда в других домах открывают шампанское и ждут боя часов на главной башне, Ника сидит, забившись в угол, с ужасом слушая, как боевые подруги вспоминают войну: рейды в тыл мертвых, убийства офицеров, допросы пленных — почти всегда безрезультатные, мертвые куда больше боялись своего «черного отряда», армейской контрразведки, чем живых партизан, пусть даже и вооруженных серебряными ножами.

Вспоминала все больше Галина Семеновна, а тетя Света только наливала, поддакивала, да время от времени вставляла что-то вроде: «А помнишь, Галка, тогда в Шапетовке…»

— Конечно, помню! — откликалась Галка. — Нам тогда с Большой Земли привезли два ящика разрывных ртутных — вот пошла потеха! Мы втроем тогда целую зомби-команду положили: у них головы лопались, как воздушные шарики, только кровь во все стороны летела.

Тут тетя Света наконец заметила Нику.

— Иди спать, — махнула она рукой, — ты, Галка, мне совсем ребенка застращала. Не пугай девочку почем зря, у нее еще все впереди.

При словах «еще все впереди» Ника вздрогнула. У себя в комнате она легла и накрыла голову подушкой, но все равно из кухни доносился резкий голос Галины Семеновны: «Вся кожа слезла, только кости торчат. И я по этим костям — топором, топором! А оно орет таким тонким голосом, словно котенок плачет…»

Ника думала, что на самом деле прошедший год был очень хорошим: ушла из ненавистной «пятнашки», появились новые друзья, Марина, Лева и, главное, Гоша, — и вспоминала, как стояла на затоптанной площадке посреди гаражей, а Гоша спрыгнул, будто с неба, толкнул ее в снег — и тут на Вадика и его подручных обрушился град ледышек и снежков. Хороший был год — но скрипучий голос все равно пробивался сквозь стену, сквозь подушку, в самый мозг:

— …а Нинка видит: ниже колена ноги нет уже, только клочья свисают, ну и просит: девчата, серебряные пули есть у кого? Пристрелите меня, а? Не хочу завтра к вам с той стороны прийти…

«У нас тоже была война, — подумала Ника. — Маленькая, детская, но война. С засадами, обстрелами, ловушками. С настоящим страхом, настоящей болью, настоящей дружбой. Мне даже показалось — с настоящим предательством. И неважно, что в этой войне не было мертвых, что мы воевали живые против живых, все равно: живые бывают разные, и мертвые тоже бывают, теперь-то я это точно знаю. Жалко, что они ничего не помнят, — и, значит, даже если Майк встретит моих маму с папой, он не поймет, что это — они».

А потом Ника снова подумала про Гошу: ничего, мол, страшного, что Новый год получился такой дурацкий, все равно: впереди — десять дней каникул, они будут кататься на коньках, гулять, ходить в заброшенный дом разговаривать с Майком, она сходит к Гоше в гости, Гоша обещал, его мама расскажет про экспедицию, когда вернется, — и Ника засыпает, и улыбается во сне, а на кухне тетя Света задумчиво говорит: