Юрий Никитин - Тангейзер

– Ноги прилипли?

– Нет, – ответил Тангейзер, – почему целуют только эту? Даже в очередь становятся… Чмокали бы соседнюю.

Константин ухмыльнулся.

– Один из вожаков Хосроя въехал было в храм на коне, но из этой колонны вылетел рой пчел и выгнал за пределы.

– А-а-а, – сказал Тангейзер, – здорово. А почему пеших не кусают?

Константин ответил раздраженно:

– Не знаю. Это же чудо, не понял?

Тангейзер наморщил лоб, глаза стали задумчивыми.

– Пчелы, – проговорил он, – чувствительны к запахам. Я слышал, очень не любят запах конского пота…

– Это было чудо! – сказал Константин с нажимом. – И не ищи объяснений!

Тангейзер виновато опустил голову и заспешил за старшим другом. Константин уверенно прошел через храм, затем они спустились через створчатую дверь, наполовину вросшую в землю, потом еще на тридцать ступенек…

В пещеру Рождества их повели две лестницы. Ступени из красного полированного песчаника остались еще со времен Юстиниана, а вот арочные порталы с мраморными колоннами по бокам – работа тамплиеров, взявшихся украшать место появления на свет Иисуса.

Тангейзер вслед за Константином спустился в пещеру, легкое волнение коснулось груди, вот оно, место, где произошло то, что изменило мир, большая каменная каверна, вытянутая в длину, ярдов пятнадцать, не меньше, хотя в ширину не больше четырех, четыре-пять ярдов в высоту…

Константин сказал вполголоса:

– Не отставай, поэт.

Тангейзер заметил еще три ступеньки, ведущие вниз, а когда спустился, держась за спиной Константина, понял, что наконец-то попал в капеллу Яслей.

Константин повел рукой.

– Здесь, – сказал он почтительным шепотом, – это и произошло. Вот те самые святые ясли, куда Дева Мария уложила младенца.

Тангейзер подошел к стене, там выдолблено корытце, он видел уже сотни подобных, сарацины делают их в пещерах-загонах для скота, удобно и надолго, если не навечно.

Пещера освещена лампадами, Тангейзер насчитал пятнадцать, Константин заметил, как тот шевелит губами, и сказал вполголоса:

– Шесть принадлежат грекам, пять армянам и только четыре – на весь католический мир!

– Несправедливо, – согласился Тангейзер.

– С другой стороны, – обронил Константин, – мы все христиане…

Пол, как заметил Тангейзер, выложен мрамором, в пещере сумрак, сильно пахнет ладаном, сверху доносится хор голосов, там постоянно идут службы. Константин как-то обронил, что со времен Константина Великого богослужение не прерывалось ни разу, а это почти тысяча лет.

В центральной нише престол, а под ним серебряная звезда, обозначающая место, над которым остановилась звезда Востока в момент, когда родился Иисус. По внутреннему кругу звезды надпись по-латыни: «Hic de Virgine Maria Jesus Christus natus est».

– Здесь, – перевел Тангейзер задумчиво, – от Девы Марии родился Иисус Христос…

В пещеру один за другим спускаются паломники, с благоговением преклоняют колена и со слезами на глазах прикладываются к серебряной звезде.

Тангейзер напомнил себе, что надо бы и ему вот так же, но что-то остановило, нет в груди священного трепета. Да и Константин тоже не целует крест, но с ним все ясно, безбожник, вслед за императором высказывает сомнение, что зачатие младенца невозможно без участия мужчины, а раз так, то учения ислама, где говорится об Иисусе как о великом пророке, что явился спасти мир, им обоим понятнее и ближе…

Он пытался разжечь в груди этот огонек, что воспламенит душу, разбудит и заставит откликнуться нечто сокровенное в ней, и словно божественное откровение появятся Настоящие Слова, что перевернут мир и сделают его лучше…

…но слова не шли, ибо не чувствовал отклика в сердце, что бьется так же ровно и спокойно. С ужасом подумал, не сарацин ли в душе, это в их Коране сказано, что Аллах един, и нет у него ни родственников, ни товарищей, этим заранее провел черту между собой и христианством с их сыном Божьим, Девой Марией и кучей апостолов.

Он проговорил тихо:

– Наверно, царь Мидас проходил мимо колыбели Спасителя.

Константин прошептал:

– С чего вдруг?

– Кругом золотые кресты, – ответил шепотом Тангейзер. – Христу это надо?

– Это людям надо, – ответил Константин. – Как они еще могут выразить свою любовь? Только отдавая самое ценное…

Когда поднялись наверх, хор голосов стал мощнее, службы идут безостановочно, как уже сказал Константин, никто никому не мешает. И в самом деле, с удивлением заметил Тангейзер, службы как бы сливаются в одну, а многоголосье лишь украшает праздничную песнь Рождеству Спасителя.

Константин объяснил деловито, что греки служат в центральном алтаре над пещерой, копты – в левом крыле собора, а в самой пещере Рождества – священники из далекой Руси, но Тангейзер почти не слушал, разочарование начало грызть все сильнее, ну почему его душа не прониклась, не откликнулась высокими словами песни?

Когда вернулись на постоялый двор, он подумал, что Вифлеем все такой же крохотный городишко, каким был и во времена Христа, вокруг него сады, но вот только сразу же дальше потянулся красновато-коричневый мир глины, почти везде в виде неопрятных холмов, густо усеянных обкатанными волнами Всемирного потопа голышами камней.

За Вифлеемом вскоре прибыли в Хеврон, Тангейзер дивился и вздыхал, видя, как свободно растут по холмам толстые лозы винограда, никто за ними не ухаживает, но гроздья наливаются сладким нежным соком все равно из года в год, а рядом роща с ветхозаветными сливами, крупными и сизобокими.

Там же в Хевроне, что даже не город, как ожидал Тангейзер, а крохотное село, Константин повел рукой в сторону большой груды неотесанных камней.

– А это могила… или склеп, назови как хочешь, прародителей иудеев и сарацин… Впрочем, христиане почитают их не меньше…

Тангейзер взмолился:

– Константин, я сдаюсь перед твоей ученостью! Но я подсказок не понимаю, ты же сам говорил, что поэтам нужно все в лоб!

Константин сжал кулак и посмотрел задумчиво на него, потом на лоб поэта.

– Это я с удовольствием…

– Да не прямо, – возопил Тангейзер, – это я говорю иносказательно!

– Это не ученость, – ответил Константин, – просто я бывал здесь не раз.

– Так кто там похоронен?

Константин ухмыльнулся.

– Авраам и Сара.

– Сарацины почитают их тоже?

– Господи, Тангейзер, – воскликнул Константин. – Да запомни же, что Авраам – отец всех сарацин на свете!

Тангейзер ответил гордо:

– А зачем?.. Это ничего не даст моим песням.

– А вдруг? – спросил Константин. – Знания лишними не бывают.

– Может быть, – ответил Тангейзер. – Хотя мне кажется, чем больше забиваю голову чем-то вроде бы важным, а на самом деле не очень, тем меньше остается места для песен.