Array Коллектив авторов - Классициум (сборник)

– И каким образом ты, хотя бы в течение последних лет ста, мог согрешить перед создателем? И вообще, тебе не кажется, что такое долгое воздержание – очищает?

Я поморщился.

Молодость бывает удивительно бестактна. Невольно, конечно, но извиняет ли их это?

– Или у тебя есть свои тайные грешки? – поинтересовалась она.

– В некоторых судах учитывают не только поступки, но еще и намеренья.

Сказав это, я подумал, что выразился слишком гладко, слишком нейтрально. Хотя для понимания сказанного мной вполне хватит и скапливающегося в хранилище текста. Причем, читая его, она уже будет знать конец истории.

И вообще, почему я не учитываю вариант, при котором все мои мысли об идеальном тексте, все выводы о причинах собственного долголетия и связанные с ними действия, не более чем следствия старческого маразма?

Да нет, этого быть не может. Время пощадило мой разум. Разум – как мускулы у борца. До тех пор, пока ты даешь им достаточную нагрузку, они не одрябнут и не подведут.

– Ты опять замолчал, вредный старикашка… рассказывай, да поживее.

Потемневшие глаза и сурово сжатые губы, а руки стиснуты перед грудью, словно она пытается удержать нечто очень ценное, дорогое.

Ну да – разгадка. Она самая.

– Хорошо, деточка, – промолвил я. – Ты получишь обещанное, прямо сейчас.

– Говори.

Она даже подалась ко мне, и я вдруг почувствовал легкий аромат духов, слегка сладковатый, но не назойливый, к которому примешивался еще и ее собственный запах, привлекательный и слегка возбуждающий, наводящий на мысли о чистоте и молодости.

Как бы мы не мудрствовали, подумал я, запахи, вот что управляет нашей жизнью. И это – нормально, естественно. Мы всё еще принадлежим природе, даже открещиваясь от нее всеми силами. Как может измениться наш мир, если я все-таки заговорю ее голосом? Что она пожелает для тех, кто ее всё время предает, кто пытается от нее отделиться? Армагеддон? Сомнительно. Для него нужны более веские причины.

– Ну же… не молчи. Время уходит.

Я вздохнул.

Воистину…

– В общем, всё очень просто. Жизнь состоит из целого набора происшествий, эпизодов. Многие из них вытекают друг из друга, соединены причинными связями. Я их называю историями. Историй этих, как ты понимаешь, огромное количество. Все они сплетены друг с другом, и большая часть не стоит выеденного яйца.

– Что ты имеешь в виду?

– Не более сказанного. Большая часть историй – банальна и повествует, к примеру, о жизни какого-нибудь мелкого ремесленника и белошвейки. Начинается она, как и положено, со встречи, потом следует любовь, женитьба. Ясное дело, у них появляются дети, они их растят, считают копейки, ссорятся, мирятся, пьют горькую, изменяют, и так постепенно продвигаются к могиле. После – финиш, каменная плита, и на этом история заканчивается. Как я и сказал, она относится к заурядным, имя им – легион.

– Ты имеешь в виду стандартные, бытовые истории, не так ли? – спросила она.

Умница, просто – умница.

– Вот именно, – кивнул я. – Бытовые, состоящие из символов, о которых я уже упомянул. Любовь, расставания, встречи, снова любовь, рождение новой жизни и смерть. Эти истории я еще называю хрупкими. Они зависят от случая, от личной воли их участников и еще от стечения многих обстоятельств. Проще говоря, они не стабильны, они могут легко измениться.

– Хорошо. А что дальше?

– Есть и другие истории. Крепкие. Истории фатума. Их гораздо меньше, но всё же обычному человеку можно запросто к одной из них прикоснуться, поскольку они, как правило, включают в себя судьбы многих людей, даже судьбы целых государств. Они имеют большое влияние на историю, от них частенько зависит, каким путем она пойдет. В них вплетено множество бытовых историй. Понимаешь?

– Не очень.

– В зарождении такой истории почти наверняка участвуют могущественные, высокопоставленные особы, она густо замешана на секретах государственного уровня, но постепенно, включая в себя всё больше и больше людей, их бытовых историй, становится… очень разной, пестрой, массовой, я бы сказал. И еще в ее основе, как правило, лежит какая-то богатая на возможности идея, способная пленить умы людей. К примеру, идея крестовых походов. История фатума словно магнитом притягивает к себе всех нужных для ее развития и роста. С какого-то момента она становится уже настолько сильной, что сопротивляться ее приказам не в человеческих силах. Попавшего в ее зону влияния она не мытьем, так катаньем заставит совершить те или иные, необходимые для нее поступки.

Мэри покачала головой.

– О чем ты? О каких историях?

Я вздохнул.

Ну да, без пояснений не обойдешься, ну никак.

– Ты знаешь, что этим миром правит случайность только на первый, неискушенный взгляд? Если присмотреться и пошевелить мозгами, то становится ясно, что те или иные поступки людей, как поодиночке, так и в массе, подчиняются определенным законам. Какие-то из них уже вычислены, а о других никто пока не имеет понятия. Например о законе, благодаря которому мир держится на событиях – связанных между собой причинами и следствиями, соединенных ими в нечто, именуемое историей, которая обладает началом, действием, а с течением времени неизбежно обрывается, заканчивается. Написать формулу, по которой действует этот закон, я не смогу. Мне известно лишь о его существовании.

– Ближе к делу, загадочный предок. Нечего ходить вокруг да около.

Я ухмыльнулся.

– Собственно, именно с этих рассуждений я некогда и начал, в той, давней жизни, ныне кажущейся мне совершенно нереальной, жизни обычного человека и писателя, обреченного сойти в землю в пределах отпущенного для большей части людей срока. Как-то прочитав в Ричмонде лекцию «О поэтическом принципе», я гулял по городу. Мне захотелось отдохнуть, и я присел на скамейку в парке. Глядя на лебедей, плавающих в расположенном неподалеку пруду, я набрел на предположение о наличии такого закона. Я прекрасно понимал, что доказать его существование невозможно. Точнее – для этого пришлось бы опросить огромное количество людей, сопоставить их ответы и высчитать вероятность тех или иных событий. Хоть какие-то доказательства могли появиться, если бы удалось обнаружить отклонения от расчетов. К сожалению, для подобных исследований у меня не имелось ни времени, ни денег.

– Деньги у тебя появились только тогда, когда ты бросил писать?

Я кивнул.

– Верное наблюдение. Могу я продолжить?

– Я слушаю более чем внимательно.

– В общем, мне было понятно, что предположение о существовании историй чисто умозрительно и годится лишь как основа для очередного рассказа. Собственно, так я его и воспринимал, пока не натолкнулся на мысль, показавшуюся мне еще более любопытной. А не могут ли существовать, спросил я себя, истории и еще одного вида, более могущественные? Если они все-таки есть, тогда почему одна из них, самая сильная, до сих пор не захватила мир, почему он до сих пор не подчинен ей полностью? При каких условиях такое возможно?