Владимир Моисеев - Чужие тайны, чужие враги

— Я? — натужно засмеялся дядька. — Нет, конечно! Вы об этом спрашиваете только потому, что и представить не в состоянии, насколько это... затягивает...

— Разговор зашел в тупик, — сказал я грозно, сладостно представив себе, как сейчас врежу слева в его поганый нос!

— Понял, понял... Только без рук. Переношу вас на Землю. Не поминайте лихом.

Больше я этого дядьку не встречал. Должен сказать, что это странное происшествие коренным образом изменило мою жизнь. Отныне, стоит мне услышать ненавистное слово нуль-транспортировка, как мои пальцы сами собой складываются в кулак и — удар! Резкий и безжалостный, как правило — в переносицу!

А недавно я организовал у себя во Фрунзенском районе Лигу борьбы с технической реализацией нуль-транспортировки. И, смею вас уверить, недостатка в активистах у нас нет. Надеюсь, что ни один реализатор мимо нас не проскочит. Пасть порвем!

Нормальный рассказ. Но не более того. Понять побудительные мотивы, заставившие Пермякова и его заказчиков с такой настойчивостью домогаться его, я не сумел. Речь могла идти о столь тонких вещах, может быть, всего об одной или нескольких фразах, что было глупо пытаться распознать их замысел. Ситуация показалась мне забавной. Было бы разумным под шумок предложить издательству еще несколько рассказов, мало ли что, а вдруг заказчики Пермякова отыщут и в них полезные для себя качества? Я попытался припомнить, какие рассказы не стыдно было бы немедленно скинуть Пермякову, но что-то мешало сосредоточиться. Возникло неприятное чувство, будто на меня кто-то пялится самым беспардонным образом.

Я поднял глаза. Оказалось, что напротив сидит крепкий неприятно коротко подстриженный мужчина. Он перехватил мой взгляд, противно ухмыльнулся и подмигнул. Такие прически хороши во время драки или боя, противник не может схватить бойца за волосы, что дает огромное преимущество в рукопашной схватке. Однажды во время работы над динамичной сценой в мою голову заскочило такое объяснение, и с тех пор я с большим трудом общаюсь с коротко стрижеными людьми, подозревая их в постоянной готовности к мордобою. Наверное, я не прав, но ничего с собой поделать не могу.

Мужчина был на удивление зауряден. Нет, не так. Его внешность не бросалась в глаза. Я с грустью подумал, что ни за что не смог бы составить фоторобот этого человека, даже если бы от этого зависела моя безопасность. Незнакомец не был уродлив, напротив, скорее приятен и симпатичен, как манекен в универмаге, запомнить физиономию такого можно было бы только, если бы у него чего-то не хватало: уха, глаза или, напротив, был неправильно сросшийся переломанный нос. Но нет, ничего примечательного отметить не удавалось. Передо мной сидел вполне заурядный человек.

— Пытаетесь вспомнить, видели ли меня раньше? — неожиданно спросил мужчина. — Напрасно. Мы не могли встречаться. У нас слишком разные интересы. Даже общие знакомые у нас появились совсем недавно. Нас объединяет, разве что, любовь к гонкам по шоссе.

Вот когда я по-настоящему испугался. Незнакомец явно намекал на недавнюю аварию! Это означало, что ничего приятного встреча с ним принести не могла.

— Вы меня знаете?

— Обязательно. Вы — Иван Хримов. Фантаст. Так?

— Что вам от меня нужно?

— Пока не знаю. Не могу сформулировать. Но уверен, что в дальнейшем вы нам обязательно пригодитесь.

— Кому это нам?

— Когда в ваших услугах появится нужда, вам обязательно сообщат, — ухмыльнулся незнакомец.

— Кто вы?

— Для вас я — Островский.

— Почему именно Островский?

— Люблю двусмысленности.

— Я не хочу вас никак называть.

Улыбка больше не сходила с уст незнакомца.

— Какой дурацкий каприз! Прикажут, и будете называть. А как вы думали? Нас с вами не спросят. Но надеюсь, что для вас я и впредь останусь Островским. А что, кликуха не хуже любой другой. Из ваших уст она будет звучать исключительно лихо. С некоторым нигилистическим привкусом. Как я люблю.

Поезд благополучно прибывал на станцию Пушкинская. Очень вовремя. Я встал, пора было выходить. Островский метнулся навстречу.

— В «Сладкоежку» собрались? Не советую, — тихо произнес он, но только идиот не почувствовал бы в его голосе угрозу.

— Какого черта!

— Сидеть!

Островский легонько ладонью толкнул меня в грудь, я не удержался и рухнул обратно на сиденье.

— Пожалуй, в морду вы, Иван Хримов, уже заслужили. Разок. Сейчас отслюню, за мной не заржавеет. А ведь вы сами виноваты. Нужно слушаться, когда вас просят об одолжении серьезные люди.

Было понятно, что драки не избежать. В голове у меня немедленно зашумело, наверное, поднялось давление. Я стал вспоминать, когда мне в последний раз приходилось размахивать кулаками. Не вспомнил, а если бы и вспомнил, разве бы это помогло? Шансы Островского выглядели явно предпочтительнее. Не приходилось сомневаться, что в предстоящем сражении он явный фаворит. А тут еще короткая прическа, нет, за волосы его не схватишь. Скула заранее заныла.

— Эй, сейчас же отойди от него! — неожиданно раздалось рядом. — Сейчас же!

Я поднял голову и увидел невесть откуда появившуюся поразительно красивую молодую женщину, решившую почему-то защитить меня от нападения странного Островского. Ее сжатые кулаки застыли, готовые к битве, что-то подобное мне приходилось видеть в фильмах с Марком Дакаскосом. Я был потрясен, никогда прежде со мной не происходило ничего более странного. Оставалось только удивляться, как же прекрасна может быть женщина, готовая к драке. Странные формы иногда принимает Божий промысел.

Островский, продолжая улыбаться, посторонился.

— Уговорили, — сказал он ехидно. — Я сегодня добрый. Но в «Сладкоежку» идти не советую. Мои товарищи могут вас покалечить, если застанут там. Не все специалисты в нашем славном коллективе такие же покладистые люди, как я. Мое дело предупредить.

Спасительница крепко держала меня под локоть, словно боялась, что я брошусь в драку. Конечно, она ошибалась, но у меня не было времени объясняться. Пора было выбираться. Девушка легонько подтолкнула меня к выходу. Островский остался в вагоне. Секунды тянулись потрясающе медленно, со скрипом. Наконец, двери захлопнулись. Слава Богу, инцидент можно было считать исчерпанным. Давно не испытывал такого облегчения.

Мы выбрались на поверхность. Ощущение гадливости, которое охватило меня во время разговора с Островским, постепенно сменилось устойчивым чувством страха. что-то уж очень быстро на меня вышли сослуживцы Михалыча. Кстати, что это за организация заинтересовалась мной? Островский назвал ее славным коллективом. Кого в наши времена могут назвать славными? Так и не сообразишь. Неужели, все дело в рассказе?