Михаил Елизаров - Библиотекарь

На травяную трибуну поднялся человек с Книгой в руках. Он чуть прокашлялся и звучно прочел:

— «Серебряный плес».

— О, как гуманно в этот раз, — я услышал саркастичный голос Маргариты Тихоновны. — Видимо, специально для гореловской читальни. Подарок от Шульги.

— Нервничает лагерник, — расслабленно заметил Луцис. — Не уверен что ли в своих, — он посмотрел на меня. — Присаживайся, Алексей, у нас теперь часа три в запасе, не меньше. Будем слушать…

— Ну, и слава Богу, — перекрестился Марат Андреевич, — уже легче. — Он ободряюще подмигнул: — Книга Терпения. Живем, Алексей.

— Что за Книга, зачем? — облегченно спросил я.

— Нужно… — Тимофей Степанович выставил в сторону трибуны усиленное ладонью ухо.

Чтец точно сорвался с цепи и припустил дробной пономарской скороговоркой: «Апрель начался вихрями и морозами. А потом вдруг сдалась зима. Еще несколько дней назад не видно было в поле ни клочка земли, торчали лишь вытаявшие в сугробах кустики, как вдруг на южном склоне осенняя пахота показалась, а там грачи вышагивают. Когда прилетели?»…

Слушал я невнимательно, больше погруженный в свои переживания. Торопящийся монотонный голос чтеца вначале раздражал, а затем убаюкал, точно перестук вагонных колес.

«Серебряный плес» был невнятным лирическим повествованием. По тексту, из весны в осень двигались две сомнамбулические фигуры: лесовод, влюбленный в природу, и его маленький сын, перед которым постепенно открывались поэтические красоты родного края. На пути отца и сына встречались различные люди, простые советские труженики, и у каждого была своя история для мальчика. Кульминацией повести была долгая занудная сцена, когда дети помогали старшим метать стог: как подвозили копны, укладывали их, вывершивали, правили граблями, прижимали жердинами…

Чтец закрыл Книгу, и я вдруг увидел, что ночь сделалась светлой, с молочного цвета луной и белыми, похожими на шрамы, звездами.

Наши поднимались. Тимофей Степанович украдкой кольнул шилом дряблую кисть, удовлетворенно кивнул, слизнув выступившую каплю крови.

Маргарита Тихоновна потянула меня за рукав:

— Алексей… Все вперед побегут, а вы на месте стойте. О вас помнят, и если что — в беде не оставят. Вон, — она оглянулась, выбирая, — Аннушка вас посторожит, с ней не страшно… — Она поманила ее рукой. — Анюта, последишь за Алексеем? Хорошо?

Анна Возглякова прикрыла меня мощным плечом, и я почувствовал себя несколько уверенней.

Тем временем Маргарита Тихоновна уже на левом фланге совещалась с симоняновским Гаршениным, тот соглашался, поглаживая окованное железными полосами косовище.

— Алексей, — зашептал мне на ухо травматолог Дежнев, — то, что Маргарита Тихоновна сказала, это все правильно… — он замялся. — Но вдруг ситуация сложится не так, то, ради Бога, не стойте засватанным, а двигайтесь, увертывайтесь… Если бьете — не следите за ударом. Попали, не попали — не важно. Главное: постоянное движение… — он вытащил шашку. — Я постараюсь не выпускать вас из виду.

Анна, сжимая в грубых толстых пальцах черенок лопаты, вдруг обратилась ко мне:

— Я спросить хотела, — голос у нее оказался очень низкий и густой, — вы же в институте учились, да? Был у вас такой предмет — психология? Был? О! Объясните мне ситуацию. Давно еще, классе в пятом, я посадила березку в школьном саду. И вдруг одному мальчишке понадобился прут — мож, в лошадь играть. Ну он и стал отламывать его от моей березы, а она сама еще как прутик, тонкая, почти всю выломал. Я кричу ему: «А ну, не трожь!», — а он мне: «Подумаешь, одна веточка, ничего не случится с твоей березой». Я ему: «А если каждый будет отламывать по веточке, что тогда?» Мальчишка вдруг заплакал и убежал… — Анна наморщила лоб, и пальцы ее сильнее охватили черенок. — Вот чего он заплакал, а? Я же не обидела его, не ударила. Может, вы знаете? — Она внимательно уставилась на меня, поправляя платок.

В прошлой жизни я наверняка бы осмеял в душе это простодушие, а наружу выдал бы что-нибудь гнусно-снисходительное: «Мне бы, милая, да твои проблемы…»

Я-то понимал, почему Анна завела рассказ о поломанной березке. Ее по-своему впечатлила прочитанная Книга Терпения с бесконечными описаниями природы. Анна хотела лишь поговорить о высоком, а выше Громова не было ничего. История о березке показалась ей вполне достойным пропуском в те заоблачные сферы, где, вероятно, подобные мне умники философствуют о чем-то благородном и возвышенном.

Пока я подбирал деликатные слова: «Я плохо учил психологию», — все началось.

Расстояние между нами и гореловской читальней неумолимо сокращалось. Если бы враги кричали какое-нибудь «ура», это выглядело бы не так страшно. Но они бежали молча, в грохочущей сапогами, шумно дышащей тишине. Луцис, Сухарев, Вырин, Ларионов, Оглоблин и Провоторов швырнули в нападавших тяжелые подшипники. Стальные шары достигли цели, некоторые бойцы гореловской читальни, точно поскользнувшись на мокром полу, упали, опрокинутые прямым попаданием.

Наша сторона устремилась вперед. Я благоразумно остался в одиночестве и, быстро пятясь, отдалился подальше от битвы.

Отряды схлестнулись. Команда Гаршенина, опередив остальных, нанизала подбегающий ряд на свои косы и трезубцы. Кое-кто сразу напоролся на железо. Я увидел, как из пронзенного горла брызнул длинный веер крови. Фронтальный бросок гореловских бойцов приняли широнинцы. С флангов ударили добровольцы Буркина и колонтайцы, вооруженные шахтерскими кайлами — над толпой взлетели жуткие стальные клювы и воткнулись в человеческую породу.

Людская масса забурлила, смешалась. Казалось, после приглашения на танцы все ринулись искать себе пару, чтобы начать замысловатое кружение, те же, кому не нашлось партнера, точно исполнились гневом и начали яростно разбивать чужие пары.

Ползущего на четвереньках оглушенного подшипником гореловца страшным ударом цепа прибила к земле Мария Антоновна Возглякова, словно не замечая, что ее тычут ножом в бок и узкое лезвие на всю длину погружается в ватник.

Изогнулся в быстром выпаде Игорь Валерьевич, метя штыком противнику в беззащитный низ живота. Лопата Вероники Возгляковой рассекла лицо наседавшему гореловцу.

Тимофей Степанович, несмотря на возраст, успешно отбивался сразу от трех врагов. Присел, взмахом гантельного кистеня раздробил нападавшему колено, а тут и помощь подоспела — Луцис и Ларионов.

Выскочил из толпы Саша Сухарев, его преследовал озверевший гореловец. Правая кисть Сухарева превратилась в обмякшую тряпку, он отбежал на несколько шагов, достал подшипник, метнул левой рукой, промахнулся, выхватил длинную отвертку. Соперники сцепились, упали…