Юрий Никитин - Рассветники

– Очень плохо? – произнесла она участливо.

– Почему это? – удивился я. – У меня все хорошо.

– У тебя такое лицо…

– Какое?

– Будто кто-то очень большой и сильный побил тебя большой палкой. И ты готов отступить…

Я фыркнул:

– Кто такое сможет? Я – победитель!.. Я победил триста пятьдесят миллионов человек, разве это не доказательство моей мощи? Так почему же я сейчас должен отступать, когда все проще и легче?

Она посмотрела с недоумением, долго морщила лоб, двигала бровями, даже губами пошевелила, что-то высчитывая или извлекая из пластов памяти, наконец спросила с подозрением:

– Это когда же ты победил в такой суровой схватке? Что-то не припоминаю.

– А ты знаешь обо мне так много?

– Все, – ответила она скромно.

Я сказал победно:

– Разве не я примчался первым, расталкивая других, к яйцеклетке, проломил стену, продрался через отверстие и тут же заделал за собой, чтобы другие не перли следом?.. Я – герой, сверхчеловек, победитель!.. Так почему же теперь отступлю?.. Нет, Эльвира, мы пойдем дальше. Просто… теперь понимаю насколько проще идти по уже протоптанной тропе!.. ну да это ладно. Скажи, как ты почуяла, что я проснусь? И что мне отчаянно захочется кофе?

Она пожала плечами:

– А разве такое можно объяснить? Просто почуяла. Приготовься, сегодня из телевидения придут брать у тебя интервью. Насчет чипов «Омега».

– Зачем? – спросил я. – И с какой стати?

– Надо просвещать народ, – пояснила она. – А также людей.

– Почему не знаю ни о каком интервью?

– Милый, – пропела она укоризненно, – зачем тебе о таких мелочах? На это есть извозчики. Я – твой извозчик.

Я буркнул:

– А я хто? Лошадь?

– Ты мой господин, – сказала она так ласково и чарующе, что я при всей настороженности не уловил злобной насмешки. – И я тебя повезу, куда изволишь. И ноги укрою пледом…

– И они сразу отсохнут? – спросил я с подозрением. – Иди-иди, ведьма.

Она улыбнулась, убрала пустую чашку и блюдце на поднос и ушла, очень довольная. Я тупо смотрел вслед и пытался понять то, что она давно поняла: раз втыкаю шпильки и пинаю шуточками, то между нами уже рухнула ледяная стена, которую я старательно возводил все годы.

Продолжая отвечать на вопросы, невольно подумал про эти самые чипы, о приходе которых говорят с таким страхом. Мало кто понимает, что присутствуем при последнем акте великой драмы. Все века наши мысли и чувства кипели в водовороте страстей взаимоотношения полов, с древности до нашего времени дошли трагедии на эту тему, а современные пьесы и фильмы почти неотличимы по глубинной сути от средневековых и даже античных постановок.

Все посвящено загадкам и сложностям взаимоотношений, возникали сложные культурные феномены типа «Замужняя женщина и любовник», возрос и успешно развивался жанр куртуазного романа, всем был понятен шекспировский Отелло… и вдруг теперь все оборвется, исчезнет, не будет загадок, все разрешено и все позволено…

Вчера был шок, когда брали предпоследний рубеж: смогли не только видеть друг друга через спутниковое наблюдение и видеокамеры, вмонтированные в одежду, но и – подумать только! – разговаривать и видеть окружение того, с кем разговариваем. На этой почве часто возникали скандалы и даже разводы, но сейчас вот-вот всех нас накроет лавина страстей, когда сможем читать мысли, видеть образы в мозгу другого человека, чувствовать то, что он чувствует к тебе на самом деле, а не то, что говорит, и в чем так горячо убеждает…

Я вышел из кабинета и предупредил, что скоро приедут телевизионщики, чтобы подобрали слюни и застегнули ширинки, и вообще под камеры не лезли, как чарличаплины, будет короткое интервью, я сам расскажу, какие вы здесь орлы, вон все вещи из дерева исклевали, надо бронебойным лаком покрыть…

Кириченко сказал живо:

– Шеф, а пусть даст интервью за вас Урланис?

– Почему так?

– А он до свинячьего писка его страшится, – объяснил Кириченко. – Телевизионщикам же страшилок нужно побольше? Вот он и поднимет им рейтинг!

Я повернулся к Урланису:

– Никогда не поверю. Такой слон и вдруг…

Он взглянул исподлобья и сказал зло:

– Вам все шуточки, но ведь в самом деле все рухнет! Все!

– Что все? – спросил я.

Он сказал с напором:

– Все это гигантское нагромождение лжи, которую мы не называем ложью, так как это часть жизни, без нее нельзя, а когда слишком уж откровенная, то для этого придуманы оправдательные ярлыки: «ложь во спасение», «ложь во благо»… Ведь даже комплименты – ложь!

Я буркнул:

– Что-то подобное слышал от Вертикова. Хотя да, если даже ты о таком заговорил…

Он окрысился:

– Что я, что я? Дубоголовый? Тупой, как пробка?.. Вы с Киричем просто быстрее схватываете, зато я лучше понимаю, как использовать, а вы… мотыльки сраные!

– Не горячись, – сказал я миролюбиво, – просто ты для нас всегда был олицетворением миропорядка. Как столб, на котором все держится, как Атлант, что держит небо на каменных плечах. А сейчас вот и этот столб зашатался…

Вошла, пахнущая улицей и солнцем, Вероника Давыдовна, остановилась, давая себя осмотреть, неспешно пошла к нам, улыбаясь во весь рот.

За прошлые выходные она ухитрилась сделать себе огромную задницу, просто невероятную, и крохотную грудь, теперь хирурги работают быстро, а такая диспропорция сразу привлекает к ней внимание.

Когда она выходит куда-либо на высоких каблуках, даже самые пресыщенные сексуалы провожают заинтересованными взглядами, а уже этого достаточно, чтобы любая женщина воспрянула, расцвела, а домой вернулась с довольным возгласом: «На меня мужчины так смотрели, так смотрели!»

Сразу ухватив суть разговора, она с достоинством заявила:

– Я не против чтения мыслей, ничуть! Но вот мне все-таки нравится, когда мужчины подтягивают животы при виде женщин!.. Хотя да, вы правы, сейчас все будет еще честнее, но мне почему-то хочется, чтобы от меня хоть что-то да скрывали. Хотя бы вот эти свисающие животы.

Кириченко спросил скабрезно:

– Хотя бы?

– Да, – отрезала она. – Но лучше… если скроют и прочее, что мне не совсем… по вкусу. Если мой муж переспит с кем-то в командировке, то лучше пусть молчит. А какой бы я сонной и неопрятной ни была с утра, пусть лучше скажет, как хорошо выгляжу.

Он уточнил с недоверием:

– Хотя сама видишь себя в зеркало?

– Все равно, – отрезала она. – Да, вот так!

И удалилась к своему столу, задница шире Казахстана, ноги все те же длинные и умело выточенные, зашкуренные и покрытые блестящим лаком, словно их обработал в три-дэ Кириченко, что хоть и не умеет рисовать, но женщин рисует часто, особенно некоторые их части.

Урланис тоже посмотрел задумчиво на мощно двигающиеся булочки… уже не булочки, а праздничные караваи, испеченные к девятисотлетию Москвы на толпу в тысячу человек, из груди вырвался тяжелый вздох.