Хольм Ван Зайчик - Дело незалежных дервишей

Всего были пленены пятьдесят четыре дервиша. Убитых считать не стали, полагая это недостойным занятием: какой смысл считать шакалов, сказал бек; считать поверженных врагов – значит, оказывать им уважение и признавать их воинами, а шакалов и гиен мы истребляем без счета. Баг почесал в затылке: насчет «без счета» было явным восточным преувеличением, к тому же и шакалы, и гиены – равноправные временные вместилища бессмертных душ; в этих формулировках, как Багу показалось, бек немного погорячился. Но вслух сдержанный человекоохранитель ничего не сказал. Трех и впрямь безвозвратно убиенных уложили пока в тени ближайших кустов, а пленных сообразными пинками загнали в пещеру.

Багу было немного не по себе. Боевой пыл ушел, уступив место сожалению о загубленных жизнях – пусть и человеконарушителей, пусть и откровенных злодеев, но все же людей. Видеть умертвия в подобном количестве Багатуру «Тайфэну» Лобо приходилось нечасто. И он искренне надеялся, что карма впредь избавит его от участия в настолько уж деятельных мероприятиях.

«Хорошо, что Богдан был в пещере, – подумал расстроенный человекоохранитель, – рядом с Кова-Леви, и исхода сражения на поляне не видел. Может, оно и к лучшему».

Впрочем, тут же выяснилось, что насчет Богдана Баг несколько ошибся: вернувшись к пещере, он застал друга не в ее каменном нутре, близ кресла с обеспамятевшим профессором, а снаружи, у самого входа. Богдан расположился на удобном для сидения камне, а напротив него к валуну был прислонен связанный Абдулла. Явно справившийся с потрясением минфа вел с Ничипоруком обстоятельную беседу.

– …Подданный Ничипорук, – услышал Баг, подойдя, – все ваши подельщики пленены, и вы задержаны по обвинению в противучеловечных деяниях высшей степени тяжести. Вы сами работник человекоохранительных органов… теперь бывший, конечно… так что ничего нового я вам не скажу: ваши деяния однозначно квалифицируются как третье из Десяти зол. Совокупность ваших преступлений такова, что согласно действующим на территории Ордуси уложениям вам со всей неизбежностью грозит высшая мера наказания [28]с применением общесемейной ответственности, и тень ваших деяний ложится на всех ваших прямых родственников вплоть до прадедов и правнуков, а также на всех ваших боковых родственников вплоть до тех, с каковыми вы пребываете в отношениях траурной близости сыма и даже таньвэнь [27].

Абдулла закусил губу. Никакой решительности на лице его уж не было и в помине. Абдулла нынешний напоминал руины того, прежнего, уверенного в себе и полного внутренней силы начальника зиндана унутренных справ. «А ведь он, похоже, обожает свою семью, – с сочувствием, которое не так-то просто оказалось подавить, понял Богдан. – Он преданный потомок и предок… Как жаль, что он пошел кривым путем», – в сотый раз пожалел минфа.

– Однако… – Богдан сделал паузу. – Однако, должен вам напомнить, что ваше чистосердечное признание, глубокое раскаяние в содеянном и помощь в искоренении взращенного с вашей помощью зла, согласно дополнительной статье Уложения о смягчении вины, дарованной Милостивейшим Владыкой Цянь-цзуном в третий год под девизом правления «Умиротворяющее Всеединство Противоположностей», может вывести из-под действия тени ваших прадедов по женской линии, ваших внучатых племянников и младших двоюродных братьев по матери…

Перспектива была заманчивой. Побелевшие губы Абдуллы чуть задрожали.

– Прадедушка Садреддин Величко… – прошептал он.

– И прадедушка Садреддин Величко, – кивнув, подтвердил Богдан. – Он мирно и достойно доживет свой век. Дома, среди родных и с полноценными подмышками.

«Это ты правильно, драг еч, коли его, коли!» – с восторгом наблюдая за виртуозно осуществляемым процессом, подумал Баг.

– Вы обещаете? – голос Абдуллы впервые дрогнул.

Богдан пожал плечами.

– При чем тут я, – отвечал он. – Закон обещает.

Повисла долгая, тягостная пауза.

– Я… – Абдулла вздрогнул, словно воочию увидев, как тяжкая поступь высшей меры приближается к его ни в чем не повинным престарелым предкам и совсем уж невинным, отчасти даже еще не рожденным потомкам. – Я признаю…

– Ну и замечательно, – голос Богдана ничуть не смягчился. – Верю. И для начала… Вот что нас занимает. Этот Горний Старец – я что-то не пойму, он у вас бог или живой человек?

Абдулла отвел взгляд.

– Драг еч, ему совсем не жалко своих внучатых племянников, – с усмешкой заметил Баг. – Время брить подмышки!

– Это – человек… – через силу выговорил Абдулла. Запнулся. – Приказы отдавал он.

«О, как неизбежно избранный неверно путь даже сильного и прямого человека делает слабым и искривленным!» – подумал Богдан.

«Ого, как своего Старца закладывает», – подумал Баг.

– Ну что же, – Богдан достал из рукава трубку, – так звоните ему прямо сейчас и вызывайте сюда немедленно.

– Он сюда никогда не ездит.

– Придумайте что-нибудь. Вы же такой придумщик, подданный Ничипорук.

Баг перерезал кушак, стягивающий руки Абдуллы и встал рядом с ним, задумчиво вертя нож в пальцах.

Абдулла нерешительно принял трубку и, мгновение поколебавшись, неловко нащелкал номер затекшими пальцами.

– Вэй! Старец-ага… Салям… Да, я, Абдулла. Да, случилось. Вам лучше приехать к нам… А? Француз сказал, что расколется. Но чтоб только самому главному. Мне не хочет говорить. Не знаю, почему… Да пробовали! Все уже пробовали. Ну вот он и говорит, что только самому главному, а иначе откусит себе язык. Да, писать-то сможет, я уже подумал об этом, но он и так уже, как говорят гяуры, на ладан дышит. Помрет от болевого шока… Короче, лучше вам приехать.

Несколько мгновений Абдулла напряженно слушал, кивая.

– Да, да, он сегодня днем, хвала Аллаху, уезжает, там все в порядке. И жену забирает. А как же! Хорошо, через час ждем. – Абдулла протянул трубку Богдану. И, помолчав, мертвым голосом добавил: – Он приедет.

– Вот и ладушки, – усмехнулся Баг.

Время, оставшееся до приезда Горнего Старца – все же человека, а не божества, хотя рядовые дервиши наверняка о реальном человеке ничего знать не знали – было использовано с толком: поляну очистили от следов сражения, отполыхавший свое «мерседес» был сброшен в ближайшую пропасть, а выгоревший участок травы украшен небольшим, аккуратным стожком свежескошенного сена. Поднявшийся ветерок вполне способствовал очищению воздуха от копоти и гари. И вскоре перед пещерой воцарилась идиллическая картина приближающегося горного полудня. На одинокий куст на вершине скалы уселась птичка и немедля повела бесхитростную песнь о радостях жизни.

Когда до расчетного времени прибытия Старца оставалась четверть часа, Баг с Богданом и Кормибарсов со своими мальчиками укрылись в пещере. Все затаили дыхание и обратились в слух.