Хольм Ван Зайчик - Дело незалежных дервишей

Минут через двадцать раздался едва различимый шум мотора приближающейся повозки; шум нарастал. Вскоре повозка затормозила перед пещерой.

Хлопнула дверца.

Шаги.

Тук-тук, тук-тук-тук.

Баг резко распахнул дверь, петли которой были обильно смазаны обнаруженным в пещере оливковым маслом.

На пороге стоял, щурясь в темноту прохода, глава уездной администрации Кур-али Бейбаба Кучум.

– Добро пожаловать, подданный Кучум, Горний Старец, милостивый и милосердный, – с непередаваемым ехидством приветствовал его Баг.

Нельзя сказать, что Богдан, увидев Кур-али Бейбабу, был вконец изумлен. Два мелких, но красноречивых факта давно уже насторожили его: то, что именно по приглашению начальника уезда прибыла в Асланiв труппа Императорского театра с пьесой о дружбе народов, после выступления коей удалось так мотивированно запретить публичное использование ханьского наречия, и фраза Кучума о скором обнаружении Жанны, прозвучавшая, словно отданный Нечипоруку негласный срочный приказ. Доказательствами эти два факта ни в коей мере не являлись, но заронили подозрение в душу проницательного минфа. И теперь, когда подозрения так очевидно подтвердились, Богдан почувствовал не столько изумление, сколько нестерпимый стыд. Словно это не Кучум, а он сам вдруг каким-то подлым чудом оказался вероломным.

– Здоровеньки салям, – сказал Богдан чуть сипло и протянул было начальнику уезда руку. Но вовремя спохватился.

После короткого и вполне понятного остолбенения Кучум непроизвольно отшатнулся назад, вон из ловушки. Но та уже захлопнулась: Кормибобров с сильно поцарапанной щекой и Кормимышев с замотанным тряпицей пальцем, словно в сказке из «Тысячи и одной ночи», беззвучно возникли сзади него и недвусмысленно взяли за локти. Кучум вздрогнул – и обмяк. На лице его, несмотря ни на что до сих пор симпатичном Богдану, проступила смертная тоска.

– Сколько корешок не вейся, – с издевкой проговорил Баг, красноречиво держа ладонь на рукояти меча, – а сорнячок из грядки вон!

Стоявший немного поодаль Кормибарсов, глядя на Бей-бабу, укоризненно поцокал языком и покачал головой.

– Зачем, подданный Кучум? – негромко спросил Богдан. – Я даже кладоискательство как-то могу понять – но весь этот ужас с разжиганием национальной розни, с отделенчеством… Зачем?!

Глаза Кучума сверкнули.

– Куда уж вам понять, – проговорил он почти спокойно и даже презрительно. – Александрия… – Он чуть помедлил, а потом страстно сказал: – Повернись пять-шесть веков назад история чуть иначе – и не у вас, а у нас была бы столица великого государства! Чуть-чуть, самую малость! Можете вы это взять в толк? Здесь, в Асланiве! И это было бы только справедливо!!

Он умел проигрывать, этот Бей-баба. Он не собирался оправдываться или умолять.

– Ах ты… – праведно вознегодовав, начал Баг и осекся, не найдя подходящего сравнения. – Если бы да кабы – так и вся карма на дыбы!

– Погоди, – Богдан тронул единочаятеля за локоть. Снова повернулся к начальнику уезда. Мягко сказал: – Но ведь так можно до бесконечности, подданный Кучум. До бесконечности. Если бы, например, в конце мезозойской эры история повернулась чуть иначе – на месте Асланiва был бы океан, и только вершины Кош-Карпатского кряжа в качестве опасных для судоходства мелей поднимались бы к поверхности. Может, бросим все дела, посадим Ордусь на голодный паек и, пупы надрывая в течение многих лет, повернем сюда все реки и зальем Асланiв водами? Для справедливости?

– Вот вы и проговорились. – Глаза Кучума снова сверкнули. – Центр всегда нас ненавидел. Всегда издевался над нами! Над языком, над обычаями… Вы и впрямь, наверное, готовы были бы всю экономику империи бросить на то, чтобы нас утопить!

Богдан пожал плечами. Привычно поправил очки.

– Что за прок вам: убедить себя, что вас ненавидят, потом, якобы в ответ, от души и с удовольствием возненавидеть самим, а потом сделать все, чтобы вас и впрямь возненавидели, – и смотреть на возникшую на пустом месте всеобщую ненависть с благородным чувством выполненного перед своим народом долга! Однако не обольщайтесь: я вас даже сейчас не ненавижу. Мне просто очень жаль, – он мгновение помедлил. – Но штука в том, что тех, кто из-за вас сбился с прямого пути, мне жаль еще больше.

«Да, – растроганно подумал Баг. – Если бы он хоть вполовину умел так фехтовать, как умеет языком молоть – я бы поостерегся выходить с ним один на один…»

Но с Кучума все скатывалось, как с буйвола вода. Он был человек с принципами, человек выстраданных убеждений.

– Мы с вами говорим на разных языках, – высокомерно парировал он.

Богдан вздохнул.

– Похоже на то, – согласился он. Отступил назад и оглянулся на друзей. Устало улыбнулся. – Ну что же… Пора становиться кладоискателями?

– Ох, пора! – потер ладони Баг. – А еще Зозулю бы сюда привести…

– За чем дело стало? – спросил Богдан.

Привели ибн Зозулю, так и пролежавшего все это время в кустах со связанными руками и кляпом во рту. Теперь кляп, конечно, вынули, но рук не развязали. Физиономия цзюйжэня до сих пор хранила отпечатки железных пальцев Кормиконева, а элегантный черный халат был весь будто изжеван, к нему прилипли травинки, листочки и прочий живописный лесной мусор, столь радующий глаз на уютных солнечных полянках и столь дико выглядящий на парадном одеянии ученого. Владыка китабларни крупно трепетал, глаза его были полны слез, а губы искали, но не находили одна другую. Баг смерил его ироничным взглядом.

– Я не… – пролепетал несчастный. – Мне только… – потом, похоже, он нащупал нить. – Я просто ученый, мне было велено развивать науку определенным образом – я и развивал… Но ведь все равно – развивал! Даже в этих ужасных условиях наука не стояла на месте! Получены весьма репрезентативные результаты! – Он сдавленно всхлипнул.

– Ре! Пре! – с неподражаемым сарказмом проговорил Баг.

– Драг еч, драг еч, – успокоительно молвил Богдан.

– А чего ж он? Уж молчал бы!

Но тут до Бага дошло, что он презрительно передразнил ученого ровно так же, как вчера – Абдулла. Ровно теми же словами, и совершенно не нарочно. «А куда им, правда, деваться-то, бедолагам, – с неожиданно проснувшимся раскаянием подумал он. – Справа силовик с одной политикой, слева силовик с другой политикой – вот и попробуй открой чего-нибудь по-настоящему важное… Эх, карма их поломатая!» Сомнение посетило Бага, но тут же растаяло. «Да нечего мне нюни распускать! – решительно сказал он себе. – Деньги-то на свои раскопки Зозуля брал – у стариков отнятые, глаза закрывал на это. Будто оскудели фонды империи, назначенные на истинную науку. Ведь знал, что делал, скорпион, знал – и молчал. Совести недоставало ему, вот что! Кабинетное черепашье яйцо….»