Андрей Щупов - Сонник Инверсанта

— Я вызвал катера! — простонал его приятель. Он лежал на боку и, зажимая ладонью кровоточащую рану, протягивал нам какую-то плоскую пластиковую коробочку.

— Возьмите, милорд! Это локальный корректор. — Крепыш подхватил аппаратик, сунул мне в карман. — Спасти — не спасет, но поможет. А лучше — сразу вызывать на подмогу нас.

— Но каким образом…

— Милорд, у нас нет времени! Ради всего святого спасайте себя и бегите на берег. Мы их задержим.

Пререкаться с ним я не стал. Парни явно пытались меня защитить, а потому не стоило усложнять и без того нелегкий труд. Волоча за собой дипломат и стараясь держаться середины бетонного пирса, я энергично пополз к берегу. Канонада за спиной тотчас усилилась, — очевидно, к стрельбе, присоединился и мой собеседник. Со всех сторон в них били из подводных автоматов, и им ничего не оставалось кроме как огрызаться из своих громоздких пистолетов.

В ту минуту, когда я добрался до берега, к пирсу с нескольких сторон подлетело сразу несколько окрашенных в зеленый цвет катеров. Один за другим громыхнуло несколько подводных взрывов, а еще немного погодя в воздухе загудел приближающийся вертолет. Кого собирались атаковать военно-воздушные силы, было совершенно неясно, а потому я счел за благо подняться на ноги и пуститься в бега.

Глава 12 Мышка бежала, хвостиком махнула…

На солнце мои брюки с рубахой очень скоро высохли, хотя вид, разумеется, приобрели не самый презентабельный. Положение отчасти спасал пиджак, который я вовремя спрятал в чрево вместительного дипломата. Кстати, осмотрев свой студенческий чемоданчик, я обнаружил парочку пулевых отверстий. Открытие меня скорее порадовало, нежели огорчило. Во всяком случае, оно лишний раз свидетельствовало в пользу того, что агрессия, которой я подвергся на этот раз, была вполне не умозрительной.

Хуже смерти быть не может, а к мысли о своей возможной смерти я отчасти уже привык. Потому и обо всем случившемся думал с философским спокойствием. В конце концов, это становилось уже забавным. По каким-то таинственным причинам одни местные жители продолжали с азартом охотиться на меня, другие напротив — всячески пытались защитить. При этом именовали меня поочередно то паном, то милордом. Что из всего этого следует, понять было решительно невозможно. Либо меня с кем-то путали, либо тут крылось нечто настолько загадочное, что не стоило даже ломать голову.

Переходя по мосту речку Яровую, я с любопытством поглядел вниз. В детстве я часто здесь купался, а пару раз даже пытался всерьез утопить распоясавшегося Димку. Топил я его, разумеется, в воспитательных целях, и, думается, имел на это некоторое право, поскольку чуть раньше именно мне пришлось учить его плавать. Сейчас, впрочем, плавать в этих водах я бы не рискнул. Речка Яровая явно посмурнела, утеряв былую прозрачность. Когда-то мы пили воду прямо под мостом, теперь на это осмеливались разве что птицы и дворовые псы. Темные, окрашенные радужной пленкой воды несли вниз по течению разнокалиберный мусор — кульки и пробки, пластиковые бутылки, размокшую бумагу и тряпки. Среди всего прочего каким-то чудом мне удалось разглядеть виляющего хвостом малька. Рыбка была вполне живая, — не механическая, не выскользнувшая из банки «Иваси», и это меня несколько вдохновило.

Перейдя мост и задержавшись возле полосатого, как пограничный столб, лотка, я купил два золотых апельсина. Один немедленно очистил и съел, второй сунул в дипломат, подобно лесному бурундуку откладывая пищу в прок. Выйдя на Старую, мощеную булыжником площадь, сполоснул руки у фонтана, там же присел на скамейку. Апельсин вкупе с речным мальком сумели таки вдохнуть в меня порцию бодрости. Настроение повысилось, и взором праздного гуляки я начал изучать шествующую мимо публику.

На мужчин я, впрочем, не смотрел, — глазел преимущественно на дамочек, тем более, что последние одевались несколько иначе, нежели в моем привычном мире. Я бы сказал — более рискованно и раскованно. Во всяком случае, масса мелочей, на которые раньше я не обращал внимания, теперь сами собой бросались в глаза. Мнительность и одиночество сделали меня более зорким, заставляя по-новому оценивать глубокие декольте и полное отсутствие лифчиков, обилие стальных каблучков и юбочки всех цветов радуги. Следовало признать — в Екатеринбурге одевались более скромно, а потому, несмотря на слепящее солнце, я продолжал пялиться на снующих вокруг девушек, с загорелых ножек перескакивая на лица и вновь возвращаясь к ножкам.

Если вы читали труды психологов, то должны знать, что короткая юбка — это не просто желание щегольнуть перед публикой, это мироощущение. В каком-то смысле это вызов миру и приглашение к знакомству одновременно. Это знание своей цены и вместе с тем определенное самолюбование. Кто кутает себя ниже колен тканью, тот не верит в свои силы, не хочет приглашать и не хочет отбиваться. А потому я отлично понимал людей, которые готовы были петь гимн отважным хозяйкам мини.

Как я не порхал глазами туда-сюда, однако на этих мелькнувших на отдалении ножках я все же задержался. Меня прямо в жар бросило, когда я застопорил на них взор. Они и двигались, точно плыли, перекатывая под атласной кожей волны тренированных мускулов, собственной грациозностью сообщая всему окружающему миру волнующий и необоримый смысл. Уверен, именно такие ножки заставили некогда нашу планету вращаться. Да и войн из-за означенных ножек, наверняка, приключилось немало. И ничего удивительного! Хотел бы я посмотреть на такого мужчину, который при виде такой красоты не ощутил бы желания вскочить с места, сорок раз отжаться и немедленно сотворить какой-нибудь подвиг. Я, впрочем, наоборот застыл, не двигаясь, боясь спугнуть нечаянное мгновение. Я и выше-то глаза не поднимал, опасаясь скорого разочарования. При этом я мучительно продолжал гадать, что же именно завораживает мужиков в подобном видении? Форма ног? Движение? Или миг пугающей тайны, вроде той, что грезится при виде смутного акульего силуэта в голубой воде?…

Между тем, хозяйка ножек, задержавшись на противоположной стороне дороги, чуть повернулась, и, увы, в профиль ее ножки оказались еще великолепнее. Ни ветхие брючки, ни самые пуританские юбки не сумели бы испортить такого изящества. А еще меня удивил сам факт моего восторга. Уж простите, не тот был момент, чтобы пускать слюни и любоваться женскими прелестями. Однако слюни я все же продолжал пускать, поскольку в том и кроется сила любой красоты, что ни с обстоятельствами, ни с придуманными правилами она абсолютно не считается. Другое дело, что к подобным встречам мы в массе своей не готовы, и обычно красота проплывает мимо, как величаво проплывает какой-нибудь сказочный лебедь мимо сгрудившихся на берегу замурзанных воробьев. Несчастным впору только распахивать клювики и осоловело таращиться вслед.