Андрей Щупов - Сонник Инверсанта

— Ну, так что? Будем считать, что совет принят к сведению? — губы крепыша чуть скривились. Не отвечая ему, я развернулся и торопливо зашагал в направлении вокзала.

— Помните о предупреждении, Петр Васильевич! — крикнул мне в спину мужчина. — Второй раз нам лучше не встречаться…

Поезд катил весело и шустро, с азартом набивая синяки на стыках, громыхая, словно огромный рюкзак с кастрюлями на спине горбатой путешественницы Земли. Я лежал на полке плацкартного вагона и недоуменно внимал бормотанию поездного радио.

— …Хвалабада танцевала на поясе бьянку. Поэль тырил и тырил мастругу… Теперь же ну-ка маленький церта усочек…

Заиграла пышная, полная медного звона музыка. Что-то из классики, но классики мне абсолютно неведомой. Более того, мелодия очень напоминала бессмыслицу диктора. Ноты кружили в воздухе горелыми перышками, щекоча слух своей особой необычностью. То есть ноты были, конечно же, обычными, как обычны деревянные фигурки на шахматной доске, вот только расставлены они были более чем странно — и столь же странные совершали пируэты.

Сказать по правде, никогда в жизни я не был большим знатоком в области скрипичных ключей, но до некоторых пор все-таки верил тем, кто утверждал, что большинство мелодий так или иначе строится по сходным законам. Семь нот плюс пять полутонов задают необходимое для человеческого уха частотное разбиение. Но главное — это, конечно же, конструкция. В музыке все строилось как в архитектуре: начиная с фундамента и заканчивая шпилем, убегающим в бездонную высь. Роллинг Стоунз брали публику сексуальной энергетикой, Биттлз — мелодичностью, Шаляпин — мощью и редкостным тембром. Даже музыка Шнитке мало напоминала хаос. Во всех композициях одна нота стыковалась с другой — все равно как кирпичик с кирпичиком, и каждую следующую фразу можно было угадать, мысленно продолжив и доиграв. Здесь же наблюдался совершеннейший абсурд. То, что я сейчас слышал, безусловно, являлось музыкой, но КАК она игралась, на чем и по каким правилам, было совершенно неясно. Единственное, что я мог вычленить, это ударник, — все прочее сливалось в шумливую реку, бурлило на перекатах и каменных порогах, не давая ни единого шанса определить звуковой источник. Вывод напрашивался простейший: то ли человек, сочинивший концерт, был гением, то ли я еще толком не проснулся.

Гулко и завершающе пророкотали барабаны, оркестр смолк, и в упруго изогнувшейся тишине вновь залопотал обкурившийся конопли диктор:

— Бьянки часть отзвучала. Ну, а нате-ка теперь другая новость!..

Чертыхнувшись, я оторвал голову от влажной наволочки, трижды сморгнул и напряженно вслушался. Действительно я ехал в поезде, и действительно работало радио.

— …Визирь Тюнурского района на ответственно и публично заявил, что тама имела место как быть провокация. Добавимо, что тама были все к тому условия, и апаши Ванессии правомерно завихрились напролом. В свете того-оного командарм закруга лично призвал к смыслопорядку и убедительно просил население сно-спать дабы не сеять всячины…

Рука моя сама собой потянулась к рукоятке поездного радио, чуть повернула верньер против часовой стрелки. Дикторское бормотание сошло на нет, зато немедленно проявились голоса спорящих внизу:

— …Ага, и нос за носом туда же! Чего ты мне идет-то?

— Так ведь вона когда зима! Ты ковыряй да не там! Это ж нама не полено рубить.

— Брось-ка на-ка! У них, у президентов да визирей, сплошь тумана на полках. И всегда лилось так — одна куралесина за другой.

— Уж не-а, не-а… Зачем на так-то? Я, на-ко, думать, что последнему долго еще кружить-петь. Он же из выхлей! Опять же дворянство в полку. И лысый вона как…

Я скрежетнул зубами. Выхли?… Это еще что за звери такие?…

— Он-то ведь да, так ведь нет! Ты другое, на-ко, прикинь. Он же маленький, ровно кукла!

— Сам ты рог в рот кукла! Мысль-то хоть раз заглядывай!

— Тишее, давайте, тишее…

Словно бомба взорвалась у меня под черепом. Я враз вскипел. Рывком сел, свесил ноги вниз и, пальцами свирепо помассировал виски. Увы, бред по-прежнему не унимался, — более того, он раскручивался по диалектической спирали. Теперь говорили не только соседи, гомонил и бубнил весь вагон, как это и бывает в пробудившемся по утру плацкартнике.

Неведомо откуда появилось четкое ощущение, что все вокруг напрочь пьяные. А что? Вполне возможно. Скажем, подъехали ночью к воинской части и подцепили целый вагон дембелей. А как сели, так и принялись отмечать. Свободу, равенство, братство. К утру дошли до кондиции, до Туманности Андромеды и полного равноправия…

Осмотрев сложенные на сетчатой полке вещи, я нашел любимую командировочную флягу и, спрыгнув в проход, неловко втиснул ступни в тряпичные шлепанцы. Настороженно косясь по сторонам, двинулся к «титану».

Увы, дембелей в вагоне не наблюдалось. Обычный простецкий народишко — бабули с дедулями, грибники с корзинами, объемные тетки с не менее объемными баулами. Между тем, разговор шел прежний — на цыгано-китайском наречии. Пахло, кстати, вполне обыденно — чесночной колбасой, соленой махрой, селедкой и сыром. Впрочем, «сыр» стоял под вопросом. Либо сыр, либо мужские носки — как говорится, выбор для оптимистов и пессимистов…

— Этако и я однажды шмальнул — на раз, на-ко! И сходу поцеловал в тыкву.

— Ты радуйся да не забывай. Поцеловал он, на-ко!

— Да не-же, точно запопал. В самую дынную тыковку!

Я поднял глаза и вздрогнул. На верхней полке, болтая босыми ногами, сидела парочка солдатиков. Явно не дембелей, но и далеко не гражданских лиц. Зеленоватые гимнастерки были изношены до полной бесцветности, узенькие погоны кое-как лепились к костистым плечикам. Тут же рядом красовалась расцвеченная деревенскими узорами гармонь, примерно на ладонь с полки выпирал основательно побитый винтовочный приклад. Солдатики лузгали семечки, свободно поплевывали шелухой в проход и продолжали болтать. При этом никто косо на них не смотрел, а на семечную шелуху даже не думали обижаться. Здесь, в этом вагоне, солдатики были явно СВОИМИ.

Чувствуя, что из жара меня кидает в холод, я заторможенно переступил ногами и вновь задержался. На скамье дремал матросик — хрестоматийный корсар океанских просторов. Богатырский храп мог запросто внушать страх наравне с завистью, одеяние же парня представляло собой морскую классику — брюки клеш, черный, распахнутый на полосатой груди бушлат, ремень с массивной бляхой, у пояса — деревянная кобура с маузером. Пулеметных лент, по счастью, не наблюдалось, хотя и маузера было вполне достаточно.

Я судорожно втянул в себя воздух и попытался ухватиться за последнюю соломинку. Ну да! Конечно же, это артисты! Труппа, массовка — все разом. Отправились куда-нибудь на съемки, а по пути решили поразвлечься — рольки порепетировать, в образ вжиться. И не подумали, собаки такие, что кому-то подобное перевоплощение может выйти боком…