Андрей Щупов - Сонник Инверсанта

Наверное, и по командировкам я начал ездить вовсе не для заработка. Таким образом, я пытался освободиться от комплекса «сорной квартиры». Грязь в собственном доме всегда задевает за живое, — в чужом же городе я превращался в легкомысленного зеваку, которого не слишком трогали посторонние невзгоды. Возможно, и первую свою родину, городок Яровой, в котором издавна проживали мои деды и прадеды, я оставил по той же самой причине. Чудилось, что в полуторамиллионном Екатеринбурге произойдет желанное обновление. Но, увы, обновления не произошло. Те же беды наблюдались и здесь, и приходящие на прием пациенты страдали от тех же застарелых болячек. Мужчин мучили ранняя импотенция и нервный тик, а женщины через одну напоминали тоскующую Машу. И все же, когда я лечил людей из других регионов, я видел, что их трагедии уже не имеют надо мной той магической власти, которую я ощущал здесь. В каком-то смысле собственное мое спокойствие находилось в квадратичной зависимости от расстояния до столицы Урала. Чем дальше я отъезжал от Екатеринбурга, тем легче воспринимал природные катаклизмы, обонял автомобильные миазмы и беседовал с людьми. Пожалуй, работай я с инопланетянами, я был бы в полном порядке, но, увы, инопланетяне ко мне на прием не заглядывали.

В какой-то степени утешало и то, что в своем душевном раздрае я был далеко не одинок. Один из моих однокурсников, находчиво сменив имя Додик на Давид, уехал в Канаду, еще двое приятелей, без особого смущения осели в Швейцарии, знакомая девушка вышла за муж за англичанина, а Ванек, мой сосед по лестничной площадке, балующийся время от времени кистью и амфитамином, навсегда переселился во Францию.

Не думаю, что их привлекали красоты Оттавы, Берна, Лондона или Парижа, — скорее всего, они тоже были из породы беглецов. Особо подчеркну — не предателей, а именно беглецов, поскольку защищать то, что не нуждается в нашей защите, невозможно. Вероятно, мои клиенты, как и клиенты Павловского, требовали не реальной защиты, а чего-то иного. А потому, продолжая работать психотерапевтом, я все более ощущал себя не врачом, а мошенником. При этом Павловскому каким-то удивительным образом удавалось вписываться в систему, я же на этом поприще терпел одно поражение за другим. По моему глубокому убеждению, лечить следовало мир, а не людей, но, как это ни горько, подобными полномочиями меня попросту никто не наделил…

Хуже нет, чем торчать на вокзале в ожидании поезда, а потому, коротая время, я купил себе бисквит — из тех, что так обожала толстая девушка Маша и, подпитав кровушку углеводами, позволил себе немного прогуляться. Если бы я проявил чуть больше внимания к окружающему, то наверняка рассмотрел бы следующую за мной машину, но я все еще мысленно фехтовал с Димкой Павловским, а потому ничего вокруг не замечал. В полной мере я пришел в себя, только столкнувшись нос к носу с Александром Сергеевичем Пушкиным. К сожалению, не живым, — всего-навсего каменным, и как всегда памятник вызвал во мне целую гамму тоскливых ощущений. Этот гранитный новодел возник в Литературном квартале относительно недавно и по стилю вполне соответствовал облику города. Пушкин здесь напоминал жеманную кокетку, студента-первокурсника с театрального факультета. В нелепо поднятую руку Александра Сергеевича веселящаяся молодежь то и дело всовывала носовые платки, банки из-под пива и молочные упаковки. Вот и сейчас кто-то услужливо вставил в пальцы поэта свежую сигарету, и, говоря откровенно, сигарета была единственной деталью в странном ансамбле, не вызывающей откровенного раздражения.

— Любуетесь? — басовито обронил кто-то сзади.

— Было бы чем… — медлительно обернувшись, я разглядел коренастого мужчину в темных очках, кепке и сером длиннополом плаще. Руки мужчина прятал за спину, а голову наклонял чуть вперед, словно готовясь в любой момент боднуть собеседника.

Все тем же чугунным голосом мужчина поинтересовался:

— Ваша фамилия Климов?

— Да…

— Петр Васильевич?

— Совершенно верно.

— Значит, это вы опубликовали серию статей в последних номерах «Курьера», «Областной газеты» и «Вечернего Екатеринбурга»?

— А в чем, собственно, дело? — я нахмурился.

— Дело, разумеется, в вас, Петр Васильевич. Есть люди, которым ваши публикации пришлись не по нраву.

— Не понимаю… Кто вы, собственно, такой?

— А это, собственно, не так уж и важно. — Собеседник явно меня поддразнивал. — Но если желаете, можете называть меня Князем. Поспешу заметить, это не статус, это имя.

— Чушь какая-то! Вас что, подослал ко мне Павловский?

— Павловский здесь ни при чем, хотя с ним наши люди тоже, скорее всего, связывались.

— Что еще за люди?

Мужчина коротко вздохнул.

— Давайте обойдемся без подробностей. Достаточно того, что меня просили предупредить вас, господин Климов. Сердечно, настоятельно и по-дружески.

— О чем предупредить?

— Скажем так, об опасности. Занимайтесь своими пациентами и не лезьте в чужие дела. Хотите писать статьи — ради Бога! Хотите Павловского на поединок вызывать, — тоже пожалуйста! Только не надо никаких литературных экспериментов! Не на до романов и прочей беллетристики! Чеховым вы все равно не станете — вот и подумайте, стоит ли тратить время? Все ведь может закончиться чрезвычайно плачевно. Для вас, разумеется.

— Вон оно что… — я переложил дипломат из левой руки в правую. — А если я сейчас возьму и набью вам морду?

— Не советую. — На каменном лице мужчины не дрогнул ни один мускул. — Кое-что вы умеете, это нам известно, но с профессионалом вам лучше не связываться. Кроме того, я при оружии, и, уж, простите меня, могут сработать рефлексы, а это, уверен, не нужно ни вам, ни нам.

Речь незнакомца с каждым словом нравилась мне меньше и меньше. Конечно, я не собирался его бить, но и разговоры подобного рода меня совершенно не устраивали. И снова произошло то, чего я давненько уже не испытывал — ощущение неуютной раздвоенности, словно некто овладевал моим зрением, непонятным образом проникая сквозь стены, ныряя в канализационные люки, взмывая порой к самым облакам. Вот и сейчас сознание гибкой пиявкой выскользнуло из черепной коробки, вертляво изгибаясь, всплыло на высоту третьего или четвертого этажа. Там, замерев, оно с любопытством начало всматриваться в беседующих внизу мужчин. Один был коренаст и плечист, второй смотрелся более тускло. То есть, этот второй был более молод и симпатичен, но от первого разило столь свирепой энергией, что не приходилось сомневаться: случись им сразиться, не помогли бы светловолосому никакие навыки фехтования. Победа осталась бы за крепышом…

Неожиданно я понял, что иссяк. Беседа с Павловским, сеанс магии и короткий монолог коренастого незнакомца выцедили из меня остатки сил. Зажмурившись, я заставил сознание вспомнить о своем хозяине, словно пса за кожаный поводок втянул его на законное место.