Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]

И се же, поразмышляв, он рассудил, что подобное невозможно даже для мистера Тагоми. Мы не так уж сильно отличаемся друг от друга. Он может заткнуть уши, когда это сообщение будет исходить от меня, исходить в словесной форме. Но позже… Когда уже дело будет не в словах… Если б я только был в состоянии растолковать ему это сейчас. Или кому бы то ни было, с кем мне придется в конце концов говорить…

Выйдя из номера гостиницы, мистер Бейнс спустился на лифте в вестибюль. Ступив на тротуар, он велел швейцару нанять для себя велокэб и вскоре уже следовал в направлении Маркет-стрит при содействии энергично работавшего ногами ездового-китайца.

— Здесь, — сказал он ездовому, когда заметил нужную ему вывеску. — Протяните к самому бордюру.

Велокэб остановился у пожарного гидранта. Мистер Бейнс расплатился с ездовым и отпустил его. За ними как будто никто не следовал. Бейнс прошелся немного по тротуару пешком и вскоре еще с несколькими покупателями вошел в крупный центральный магазин готового платья «Фуга».

Внутри повсюду толпились покупатели. За прилавками стояли девушки-продавщицы, большей частью белые, заведующими секциями служили японцы. Шум стоял ужасающий.

Несколько освоившись, мистер Бейнс отыскал отдел мужской одежды, остановился возле стоек с висевшими на них брюками и начал их рассматривать. Вскоре к нему подошел приказчик, молодой белый и поздоровался с ним.

— Я возвратился за парой темно-коричневых широких брюк, которые присмотрел вчера. — Встретившись со взглядом приказчика, он добавил. — Я вчера разговаривал с другим человеком. Он повыше вас. С рыжими усами. Довольно худой. На пиджаке у его было имя «Ларри».

— Он сейчас ушел на обед, — сказал приказчик, — но скоро вернется.

— Я пока пройду примерить эти брюки, — сказал мистер Бейнс, снимая их со стойки.

— Пожалуйста, сэр. — Приказчик показал ему пустую примерочную и отошел в ожидании других покупателей.

Бейнс вошел в примерочную и прикрыл за собой дверь. Сел на один из двух находившихся там стульев и стал ждать.

Через несколько минут раздался стук. Дверь отворилась, и в примерочную вошел невысокий японец средних лет.

— Вы из-за границы, сэр? — спросил он у Бейнса. — А я должен подтвердить вашу платежеспособность? Позвольте взглянуть на ваши бумаги. — Он прикрыл за собой дверь.

Бейнс достал бумажник. Японец присел и начал изучать его содержимое. Приостановился, увидев фотографию девушки.

— Очень хорошенькая.

— Моя дочь Марта.

— Мою дочь тоже зовут Марта, — сказал японец. — Сейчас она в Чикаго, проходит курс игры на фортепиано.

— Моя дочь, — сказал Бейнс, — скоро выходит замуж.

Японец вернул бумажник Бейнсу и замер в ожидании.

— Я здесь вот уже две недели, — начал Бейнс, — я мистер Ятабе еще не показался. Я хочу выяснить, прибудет ли он все-таки сюда. А если нет, то что мне делать.

— Приходите сюда завтра во второй половине дня, — сказал японец. Он поднялся со стула, вслед за ним поднялся и Бейнс. — До свидания.

— До свидания, — произнес Бейнс. Выйдя из примерочной, он повесил брюки назад на стойку и направился к выходу из магазина готового платья «Фуга».

Это не отнимет много времени, рассуждал он, идя вместе с другими пешеходами по заполненному людьми тротуару. Сможет ли он на самом деле к завтрашнему дню получить столь необходимые ему сведения? Успеет ли связаться с Берлином, проделать все работы по шифровке и расшифровке радиограмм, соблюдая всю необходимую предосторожность при каждом предпринимаемом шаге?

По-видимому, успеет.

Теперь я жалею, что не вышел на связь с этим агентом раньше. Я бы избавил себя от стольких тревог и беспокойств. И, очевидно, это не связано с таким уж большим риском; похоже, что все прошло достаточно гладко и потребовало фактически всего-то минут пять или шесть.

Бейнс бесцельно брел по улице, разглядывая витрины магазинов. Чувствовал он теперь себя гораздо лучше. Вскоре он обнаружил, что разглядывает почерневшие от копоти и загаженные мухами рекламные фотоафиши притонов и кабаре, на которых у совершенно голых белых обольстительниц груди свисали, как наполовину выпустившие воздух волейбольные мячи. Это зрелище немало позабавило его, и он замешкался у афиши, а мимо него все спешили вверх и вниз по Маркет-стрит занятые своими делами пешеходы.

По крайней мере, он все-таки, наконец-то, что-то сделал.

На душе стало легче.

Упершись поудобнее в дверцу машины, Джулия читала. Рядом с нею, высунув из окна локоть, Джо правил машиной, слегка касаясь баранки одной рукой. Из угла его рта торчала сигарета. Он был хорошим водителем, и они уже отъехали довольно далеко от Кэнон-сити.

Из автомобильного радиоприемника лилась слащавая популярная музыка, вроде той, что играют в пивных на открытом воздухе — аккордеоны наигрывали одну за другой бесчисленные польки или тирольки — она никогда не могла уловить разницы между ними.

— Дешевка, — изрек Джо, когда музыка прекратилась. — Послушай, я неплохо разбираюсь в музыке. Я скажу тебе, кто был великим дирижером. Ты, наверное, его не помнишь. Артуро Тосканини.

— Не помню, — машинально произнесла Джулия, не отрываясь от книги.

— Он был итальянцем. Но нацисты так и не дали ему дирижировать… после войны. Из-за его политических взглядов. Сейчас его уже нет в живых. Мне не нравился этот фон Кароян, бессменный дирижер Нью-йоркского филармонического оркестра. Мы должны были посещать его концерты, все наше рабочее общежитие. Что мне нравится, поскольку я воп — попробуй-ка догадаться? — Он взглянул на нее. — Тебе нравится эта книга? — спросил он.

— Очень увлекательная.

— Я обожаю Верди и Пуччини. Все, чем нас пичкали в Нью-Йорке, это тяжеловесные, напыщенные Вагнер и Орф, и мы еще были обязаны ходить на эти пошлые драматические партийные спектакли нацистов США в Мэдисон Сквер Гарден, со всеми этими знаменами, барабанами, фанфарами и мерцающими факелами. История готических племен или другой общеобразовательный вздор, где вместо нормальной речи говорили нараспев, чтобы это считалось «искусством». Ты хотя бы бывала в Нью-Йорке до войны?

— Да, — ответила она, стараясь не прерывать чтения.

— Там на самом деле были в те годы шикарные театры? Я много об этом слышал. Теперь там то же самое, что и в киноиндустрии. Все под контролем берлинского картеля. За тринадцать лет, что я бывал в Нью-Йорке, не было ни одной премьеры хорошего мюзикла или оперы, только эти…

— Не мешай мне читать, — сказала Джулия.

— И то же самое в книжном бизнесе, — продолжал Джо как ни в чем не бывало. — Все тоже. Один картель, управляемый из Мюнхена. В Нью-Йорке теперь только печатают. Одни только огромные печатные станки — а вот перед войной Нью-Йорк был центром мировой издательской индустрии, так во всяком случае говорят.