Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]

Заткнув уши пальцами, чтобы не слышать его голоса, она вся сосредоточилась на книге, лежавшей у нее на коленях. Она сейчас читала ту главу «Саранчи», где описывалось совершенно сказочное телевидение; особенно понравилась ей та часть, в которой говорилось о дешевых небольших приемниках для отсталых народов Африки и Азии.

«…только присущие янки „ноу-хау“ и система массового производства — Детройт, Чикаго, Кливленд, какие волшебные названия! — могли совершить это чудо, наводнить этим бесконечным и до глупости благородным потоком однодолларовых (в китайских неконвертируемых долларах) телевизионных комплектах в каждую деревню, любое захолустье Востока. И когда такой комплект собирался каким-нибудь изможденным, лихорадочно-восторженным юношей в деревне, жаждущим не упустить шанс, тот, который предоставили ему великодушные американцы, этот крохотный аппаратик со встроенной в него батарейкой величиной не больше игрушечного биллиардного шарика начинал принимать. И что же он принимал? Сгрудившись перед экраном, деревенская молодежь — а зачастую и старшие — видела слова. Наставления. Прежде всего, как научиться читать. Затем остальное. Как выкапывать более глубокий колодец, как вспахивать более глубокую борозду. Как очищать воду для питья, лечить своих больных. А над головой у них вращалась американская искусственная луна, разнося телевизионные сигналы по всему миру… всем страждущим, всем алчущим массам Востока.»

— Ты читаешь все подряд, — спросил Джо, — или многое пропускаешь?

— Это ведь замечательно, — сказала она. — У него мы посылаем еду и знания всем азиатам, миллионам их.

— Благотворительность во всемирном масштабе, — заметил он.

— Да. Новый курс правительства Тагвелла. Оно поднимает благосостояние масс. Вот послушай. — Она начала читать вслух.

«…чем был Китай? Единым нищим организмом, с жадностью взирающим а Запад; его великий президент-демократ, который провел китайский народ сквозь военные годы, теперь вел его в годы мира, вел в Декаду перестройки. Но для Китая это было никакая не перестройка, потому что эта почти сверхъестественная плоская и обширная равнина никогда не была обустроенной, все еще дремала в своем извечном сне. Пробуждающееся, да, существо, гигант, которому еще нужно было обрести сознание взрослого, войти в современный мир с его реактивными самолетами и атомной энергией, его автострадами и заводами, с его достижениями в области медицины. И откуда же раздаться тем раскатам грома, которые разбудят полностью этого гиганта? Чан Кай-Ши знал это, знал еще тогда, когда сражался, чтобы победить Японию. Он раздастся из Соединенных Штатов. И к 1950 году американские инженеры и техники, преподаватели, врачи, агрономы наводнили подобно какому-то новому виду жизни каждую провинцию, каждый…»

— Ты знаешь, что он сделал, автор этой книги? — прервал ее чтение Джо. — Он позаимствовал лучшее у нацистов, их социализм, организацию Тодта и те успехи в экономике, которых мы добились при Шпеере, и кому же он все это приписал? Новому курсу. И отбросил то, что было плохого, связанное с СС, истреблением целых народов и расовым неравенством. Но ведь это же утопия! Ты себе можешь представить, если бы союзники победили, был бы способен этот Новый курс оживить экономику и обеспечить тот подъем всеобщего благосостояния, о котором он твердит? Черта с два. Он рассказывает нам об одной из форм государственного синдикализма, корпоративного государства, вроде того, что мы создали под руководством дуче. Он говорит, у вас будет все только хорошее и ничего…

— Да не мешай же мне читать! — свирепо воскликнула Джулия.

Он пожал плечами. Но разглагольствовать перестал. Она продолжала читать, но уже про себя.

«…и эти рынки сбыта, эти бесчисленные миллионы китайского населения заставили развить максимальные обороты заводы в Детройте и Чикаго; этот огромный рот, который никогда нельзя было насытить, этому народу нельзя даже за сто лет дать достаточно грузовиков и кирпичей, стальных слитков и пишущих машинок, консервированного гороха и часов, радиоприемника и капель от насморка. Американский рабочий к 1960 году имел самый высокий в мире жизненный уровень, и все благодаря тому, что статья, касающаяся предоставления, как его жеманно называли „режима наибольшего благоприятствования“ непременно фигурировала в каждом договоре со странами Востока. США уже больше не оккупировали Японию, а та так и никогда и не оккупировала Китай, и все ж таки неоспоримым фактом оставалось то, что Кантон, Токио и Шанхай покупали не у британцев, они покупали у американцев. И с каждой такой покупкой рабочему в Балтиморе, Лос-Анджелесе или Атланте улыбалось еще большее благоденствие.

Тем, кто занимался планированием в Белом Доме, людям, в общем-то, дальновидным, уже казалось, что они почти достигли своих целей Уже в самом скором времени устремятся в бездны космоса исследовательские ракетные корабли, покинув планету, которая наконец-то рассталась со своими застарелыми бедами — голодом, болезнями, войнами, невежеством. В Британской империи аналогичные меры, направленные на экономическое и социальное развитие, принесли такое же облегчение народам в Индии, Бирме, Африке, на Ближнем Востоке. Продукция заводов Рура, Манчестера, Саара, бакинская нефть — все это хлынуло и взаимодействовало друг с другом в замысловатой, но впечатляющей согласованности; население Европы грелось в том, что казалось…»

— Мне кажется, что именно им следовало быть правителями, — произнесла Джулия, делая передышку. — Они всегда были первыми. Британцы.

Джо промолчал, хотя она ждала, что он ответит на это. Тогда она стала читать дальше.

«…осуществление заветной мечты Наполеона: разумная однородность различных этнических общностей, которые ссорились между собой и разделили Европу на бесчисленное множество карликовых государств со времен падения Рима. Мечты также и Карла Великого: объединенное христианство, находящееся в мире не только с самим собой, но и с остальным миром. И тем не менее — все еще оставалась одна досадная рана.

В малайских штатах имелась значительная часть китайского населения, большей частью предприниматели, бизнесмены, и эта энергичная, процветающая буржуазия видела в американском способе обращения с Китаем более справедливое разрешение вопроса, который назывался „национальным“. Под властью британцев представители более темных рас не допускались в местные спортивные клубы, гостиницы, лучшие рестораны; они оказывались, как и в древнейшие времена, ограничены определенными секциями в трамваях и автобусах и — что было наихудшим из всего — ограничены в своем выборе места проживания в любом городе. Это не могло не возмущать „коренных жителей“, и они отмечали в своих застольных разговорах и газетах, что в США к 1950 году проблема цвета кожи была уже решена. Белые и негры работали, ели и жили все вместе, даже в самых глубинных районах Юга. Вторая мировая война покончила с дискриминацией…»