Юрий Козловский - Особый район

Федор же, отчитав положенное время, прятал Библию в портфель, разбирал постель и укладывался на нары. Дождавшись этого, Витя заводил вечерний разговор. Начать он мог с любой темы, но любая из них неизменно приводила к одному — к бабам и его с ними взаимоотношениям. Артем, как правило, не прислушивался, и слова Вити пролетали мимо ушей, не затрагивая сознания, как жужжание мухи, попавшей между оконными стеклами. Федор долго кряхтел и ворочался, потом говорил:

— Эх, парень, накажет когда-нибудь тебя Господь за непотребство! О душе бы подумал!

После этого Витя обиженно замолкал, и в балке наступала тишина.

Так продолжалось изо дня в день, но сегодня Артем решился и, когда Федор привычно разложил на столе Библию, попросил:

— Почитал бы вслух, а то тоскливо как-то…

— Хорошо! — легко согласился тот. Артему показалось, что Федор даже обрадовался. — Только читать буду с того места, где вчера закончил. Не начинать же сначала!

— Конечно! — Артем был рад и этому. — Откуда тебе удобнее будет.

Федор открыл Библию на заложенной закладкой странице и принялся читать. Голос у него был звучный, как у проповедника.

«Сказал безумец в сердце своем: „нет Бога“. Развратились они и совершили гнусные преступления; нет делающего добро. Бог с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога. Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного. Неужели не вразумятся делающие беззаконие, съедающие народ мой, как едят хлеб, и не призывающие Бога? Там убоятся они страха, где нет страха, ибо рассыплет Бог кости ополчающихся против тебя. Ты постыдишь их, потому что Бог отверг их. Кто даст с Сиона спасение Израилю! Когда Бог возвратит пленение народа Своего, тогда возрадуется Иаков и возвеселится Израиль». (1. Псалтирь, 52.)

— А-а, Израиль! Так это про евреев? — перебил его Витя, сев на нарах и свесив вниз грязные босые ноги. — Только пишут так, что не поймешь ни хрена… А со мной в классе тоже один еврей учился, Ёська Вольфсон, потом он с предками в Израиль уехал. В школе дурак дураком был, вечно ходил, как в штаны наваливши. А там, говорят, в люди вышел, работает в какой-то ихней крутой фирме. Эти, как их, программы для компьютеров лепит. Такие бабки срубает, что нам и не снилось. Эх, и чего я не еврей?

— А что бы от этого изменилось? — улыбнулся Артем.

— От чего? — не понял Нос.

— Если бы ты евреем был, — напомнил Артем. — Обрезание бы сделал?

— Зачем обрезание? Мне и так хорошо. Но, если надо, могу кусочек и обрезать, подарить кому, у меня этого добра на двоих хватит, — гордо сказал Витя.

— А зачем тебе это? — не унимался Артем.

— Что — это? — зацепившись за любимую тему, Витя сразу потерял нить разговора. — Отрезать кусок, что ли?

— Можешь хоть все отрезать, это твое дело, — засмеялся Артем. — Я спрашивал, зачем тебе евреем становиться?

— Как зачем? — удивился Витя. — Тоже в Израиль бы уехал!

Слово «Израиль» он произносил, делая ударение на последнем слоге.

— А там что? — не отставал от него Артем.

— Что, что… Там не то, что здесь! Я слышал, даже старикам, которые в концлагере у немцев были, в Бухенвальде каком-нибудь, евреи в Израиле такие бабки отстегивают, что на всю семью хватает, остальным и работать не надо.

— Но у тебя ведь нет бабки из Бухенвальда, и программы ты писать не умеешь, — добивал его Артем. — Ты-то что будешь там делать?

— Все равно, там лучше! — с восхитительной логикой вывернулся Нос.

— Пустой ты человек, Витя! — укоризненно сказал Федор, недовольный, что его перебили. — Ты хоть раз о душе своей задумывался?

— А не верю я ни в Бога, ни в черта! И не боюсь ничего! — хвастливо заявил Витя. — О чем думать-то? Меньше думаешь, легче жить! Сегодня живешь, а завтра раз — и сковырнулся! Вот тебе и вся душа…

— Неужели тебе не страшно? — Несмотря на вызывающий тон Носа, Федор сохранял спокойствие. — Представь себе — умираешь, и ничего нет. Вечный мрак. Пустота. И тебя нет и никогда больше не будет. Не боишься?

— Я же сказал тебе, что ничего не боюсь! — с наигранной бравадой повторил Витя.

— Говорить-то говоришь, да сам трусишь отчаянно! — уверенно сказал ему Федор. — И смерти боишься, да еще как! Нет такого человека, чтобы ее не боялся. Вот только когда она придет, и ты по-настоящему испугаешься, спохватишься, а уж поздно будет… Так что лучше молчи и слушай. Тут ведь точно про тебя написано. Может, и дойдет что? Хотя вряд ли…

Федор приготовился читать дальше, но Витя снова бесцеремонно перебил его:

— Слышь, а правду говорят, что Христос тоже евреем был?

— Христос был не евреем, а сыном Божьим! — Кажется, даже невозмутимый Федор начал терять терпение. — Хотя ты же все равно ни в кого не веришь, так какая тебе разница?

— Так интересно же! — С Вити все сходило, как с гуся вода.

Федор тяжело вздохнул, ничего не ответил и снова принялся читать вслух.

С этого дня вечернее чтение Священного Писания и обсуждение прочитанного вошло у Артема и Федора в привычку. А бедный Витя Нос окончательно убедился, что остался в одиночестве рядом с двумя чокнутыми.

Работали на лесосеке вахтовым методом. Вахта длилась месяц. Через каждые десять дней приходил бортовой «Урал», забирал лес, сколько помещалось в кузов, и заодно на денек вывозил лесорубов в поселок, чтобы помылись в бане. А за три дня до конца вахты из поселка в «лесную» начал курсировать тот же «Урал» со следующей сменой в кабине. Вшестером они грузили заготовленный лес в кузов, и смена отвозила его на поселковую пилораму. Когда был загружен последний штабель, звено Федора Зимухина собрало пожитки и уехало на прииск, а сменщики остались в «третьей лесной».

В подъезде своего дома Артем нос к носу столкнулся со Стасом Сикорским.

— Привет! — Стас протянул навстречу руку, но почему-то на его лице не было обычной улыбки. — Зайдешь ко мне вечерком?

— Хорошо, но сначала в баню. Только если ты насчет этого, — Артем выразительно щелкнул пальцем по горлу, — то я пас.

— Нет, этого не будет, — пообещал Сикорский, — просто разговор есть. Заходи, как освободишься.

Артем долго с наслаждением парился в поселковой бане — ему повезло, сегодня оказался мужской день, — смывал с себя десятидневную грязь и смолу. Вымывшись, напился ядреного брусничного морса, бачок с которым стоял в раздевалке как средство от цинги, и отправился домой. Было уже темно, после бани его разморило, сильно захотелось спать, и приглашение Сикорского совсем вылетело из головы. Но тот сам напомнил о себе, выйдя из квартиры, как только Артем открыл дверь в подъезд.

— Заходи, — сказал он, посторонившись, и пропустил Бестужева в дверь. Что-то в его лице не понравилось Артему. Стас никогда не подхалимничал перед ним, но раньше в каждом его слове, в каждом движении сквозили непритворное уважение и готовность признать превосходство командира. Сейчас Артему показалось, что Стас выглядит как мент, который схватил за руку карманного вора, а тот неожиданно оказался его лучшим другом.