Юрий Козловский - Особый район

— Плохо дело! — сказал Артем. — Надо завтра идти к нему и серьезно разговаривать.

— Обязательно! — согласился Стас. — Я тоже с тобой пойду.

Сикорский чуток помолчал, думая о чем-то, потом спросил совсем другим тоном:

— Как ты думаешь, Артем, выйдет что-нибудь из этого?

— Из чего? — Мысли Бестужева были заняты Незвановым, и он не понял вопроса.

— Я о том, смогут ли Мюллер со стариком что-то сделать? Думаешь, там и правда кто-то есть? — с затаенной надеждой спросил Стас. — Да еще такие, чтобы смогли организовать нам помощь? Очень уж не хочется верить, что никогда нам отсюда не выбраться. У меня ведь семья в райцентре, жена и сын. В этом году уже в школу пошел… Неужели больше его не увижу?

Сикорский улыбнулся такой беззащитной улыбкой, что Артему захотелось хоть как-то его подбодрить. Но врать он больше не мог.

— Если бы я знал! — пожал плечами Бестужев. — Может быть, один шанс на тысячу. Что самое противное, от нас ничего не зависит, остается только ждать.

— Так это уже кое-что! — обрадовался Сикорский. — Все-таки какая-то надежда! Будем ждать, сколько надо. Только бы сохранить порядок… Слушай, говорят, Петрович тебе предлагал должность первого заместителя? Это правда?

— Предлагал, — подтвердил Бестужев, не понимая, откуда Стас мог об этом узнать. Разговор с Незвановым происходил один на один, и сам он никому о нем не рассказывал. — Только я отказался.

— Зря. Присмотрел бы за ним тогда, может, и не случилось бы такого. Теперь надо соглашаться.

— Так он вряд ли еще раз предложит, — усомнился Артем.

— А ты постарайся его убедить, — посоветовал Сикорский. — У тебя это хорошо получается.

Артем бросил на Стаса быстрый взгляд, и у него мелькнуло легкое подозрение — не кроется ли за его словами нечто большее, чем врожденная проницательность и ментовская хватка?

— Что с тобой? — Артем поставил на стол недопитую чашку с чаем, подошел к Ане и обнял ее за плечи. — Ты сегодня не такая, как всегда. Может быть, расскажешь, что случилось?

— А ты попробуй сам догадаться, — ответила девушка, уткнувшись носом ему в плечо. — Ты ведь такой догадливый!

— Я чем-то провинился? — легкомысленно спросил Бестужев и поцеловал ее в шею.

— Как тебе сказать? — грустно улыбнулась Аня. — Во всяком случае, без твоего участия точно не обошлось.

— Так что все-таки случилось? — опять не понял он. — Что я такого натворил?

И тут до него дошло. Он подхватил Аню со стула, крепко прижал к себе и закружил по комнате.

— Правда? — он почти кричал не в силах сдержать эмоции. — Аня, это правда?

— Нет, придумала я все! — Аня отталкивалась от него ладошками, стараясь освободиться. — Шутки у меня такие! Отпусти, медведь, раздавишь!

Опомнившись, Артем ослабил хватку и шлепнулся на диван. Но Аню не отпустил, посадив ее себе на колени.

— Неужели, правда? — спросил он уже тише. — И когда?

— Весной. — Щеки у Ани зарделись. — Скорее всего в конце апреля.

— Значит… — Бестужев быстро посчитал в уме. — И ты столько времени скрывала? Но почему?

— Сначала не была уверена, — Аня вырвалась из его объятий и отошла к покрытому слоем изморози окну. — Тут же у нас нет ни тестов, ни УЗИ. А потом тянула, не знала, как ты к этому отнесешься.

— Но почему? — Артем почувствовал, как откуда-то из глубины поднимается мутная волна обиды. — Почему? Разве я хоть раз дал тебе повод так думать обо мне?

— Ты — нет, — с горечью сказала Аня. — Но ведь и они, — она ткнула пальцем в висящие на стене фотографии деда и отца, — сначала тоже не давали… Откуда мне знать, что я буду счастливее мамы и бабушки?

— Запомни навсегда, — с деланой строгостью сказал Артем. — Фразу «все мужики одинаковы» придумала однажды какая-то дура, а другие подхватили. Не люблю, когда меня причисляют ко «всем», которые одинаковы.

Румянец на щеках Ани стал еще ярче, глаза набухли слезами, и Бестужев почувствовал, как волна обиды куда-то ушла, растворилась без остатка. Осталась только бесконечная нежность к этой не избалованной судьбой женщине, хранящей затеплившийся в ней огонек новой жизни, жизни его, Бестужева, ребенка.

— Глупенькая, — Артем подошел к Ане, взял за руку и посадил на диван. Сам он остался стоять. — Как ты могла такое подумать? Клянусь, я буду самым лучшим в мире отцом.

Слезы на глазах Ани моментально высохли, она доверчиво прижалась к Бестужеву и зарылась лицом в его пушистый свитер. Оба долго молчали, осмысливая новый этап своих отношений. Первой нарушила молчание Аня.

— Знаешь, — тихо, будто боясь спугнуть что-то неуловимое, но так необходимое им обоим, сказала Аня, — у меня сегодня с утра такое чувство, что скоро что-то случится.

— Так ведь уже случилось! — улыбнулся Артем. — Такое событие…

— Нет! — Аня прикрыла ему рот ладошкой. — Это совсем не то. Случится не только с нами…

— Хорошее или плохое? — спросил Артем, накрыв ее ладонь своей и прижав к своей щеке.

— Не знаю. Но что-то очень, очень важное…

…Бестужев сидел на переднем сиденье автобуса-вахтовки, рядом с дверью, провожал взглядом проносящиеся в ярких лучах фар снежные заносы и улыбался. Давно уже у него на душе не было так легко и хорошо. Краем уха он слышал, как женщины, которыми в основном и был заполнен автобус, со смехом расспрашивали бывшую опробщицу из геологической службы прииска, а сейчас доярку тетю Шуру, женщину могучего сложения, о том, что случилось с ее мужем. Дело было в том, что недавно, хлебнув купленного у Глаголы самогона, ее муж, сварщик Жора, мужичок в полтора раза меньший по комплекции, чем жена, возомнил себя хозяином в доме и принялся качать права. Трезвым он был тихим и послушным, а тут вдруг полез на супругу с кулаками. Разгневанная Шура схватила его за грудки и посадила задом на раскаленную плиту. На беду Жоры, в квартире было тепло и он был в одних трусах…

— Так ты расскажи, Шура, как там у Жоры? — спросила сквозь смех одна из женщин.

— Как-как… — тетя Шура совсем не смущалась и не обижалась на шутки. — Жопа, как у обезьяны. Ерунда, врач сказал, все зарастет.

Автобус минут пять дрожал от хохота, потом другой голос спросил:

— Жопа понятно, это не опасно. А там у него как?

— Окстись! — испуганно замахала руками тетя Шура. — Там все в порядке, ничего не сгорело!

Пикантность ситуации была в том, что несчастный страдалец Жора ехал в этом же автобусе — тетя Шура ни за что не согласилась оставить его дома одного, — и безмолвно переносил моральные и физические страдания. Он стоял, держась двумя руками за поручень, и молча терпел.

— Жора, — предложила ему, перекричав общий хохот, очередная шутница. — А чего ты не присядешь? Место ведь есть свободное!