Дмитрий Глуховский - Рассказы о Родине

На пересадке в «Шереметьеве» Иван Николаевич заказал жюльен и бордо, пытаясь настроиться на нужную волну. Попросил было лягушек, но официант пренебрежительно объяснил, что в Париже Антонов поест их быстрее. Иван Николаевич внимательно все выслушал, разбил официанту голову о раковину в туалете, засунул ему в карман купюру в пятьсот евро, выпил коньяку и, разгоряченный, пошел на посадку.

— Ну, бывай, Родина! — чокнулся Иван Николаевич со стеклом иллюминатора, за которым простирались летные поля «Внуково». — Как знать, свидимся ли еще… На свободу ведь еду!

Лету до французской столицы было совсем немного — часа три с половиной. Но они стали самыми томительными часами в жизни Ивана Николаевича с тех пор, как, отбыв все десять лет заключения, он постучался в двери первого читинского борделя.

— Уже бывал в Париже-то? — подливая шампанского, светски поинтересовался Иван Николаевич у летевшего рядом Познера.

— Случалось, — коротко ответил обиженный Познер.

— А я вот в первый раз, — стеснительно признался Иван Николаевич.

— Оно и видно, — скривился Познер. И, подумав, добавил, — Я больше так не буду. Отпустите пожалуйста.

С виду Франция оказалась похожа на Москву: стекло и бетон. Уже в аэропорту Иван Николаевич насторожился: паспорт у него проверяла коренастая негритянка. Черных, арабов и прочих в фильме «Игрушка» не было.

— Мы точно туда прилетели? — строго спросил он у легионера.

— Родина Вольтера, — заверил его тот, воровато оглядываясь.

— Merci et bienvenue en France, — улыбнулась Антонову негритянка.

— Прости, что без банана, — вернул ей улыбку Иван Николаевич. — У! У!

— Может обидеться, — предупредил его легионер.

— Да чего она понимает. Понабрали дикарей на госслужбу! — осуждающе проворчал Антонов.

Да и вольный парижский воздух от московского вроде сильно не отличался. Однако, прежде чем делать выводы, Иван Николаевич решил дать Франции шанс.

— Мулен Руж! — повелел он таксисту.

Всю дорогу Иван Николаевич, открыв окно, внимательно всматривался в ползущие мимо парижские улицы, и на лице его мелькали сумеречные тени. Но ближе к площади Пигаль морщины начали разглаживаться.

— Похоже все-таки немножко, — снисходительно резюмировал он.

Сунул водителю пятьсот евро — мельче не было — и направился ко входу в кабаре, тесня томящиеся в ожидании тургруппы.

— Слышь, командир! — обратился Иван Николаевич к загорелому до неприличия метрдотелю, запихивая ему в нагрудный карман уже знакомую купюру. — Устрой нас получше, чтобы сиськи было хорошо видно. Мы только что из России откинулись. Как девочки, свежие есть? — завсегдатайски похлопал он метрдотеля по плечу, оглядываясь на легионера, чтобы тот перевел.

— Je regrette, monsieur, mais vour devez faire la queue, comme tout le monde, — сдержанно отозвался метрдотель.

— Je ne comprends pas! — нахмурился Иван Николаевич, и его пальцы сами собою сложились в давно — с тех пор, как ему в последний раз в чем-то отказывали — забытую «козу».

— Давайте в очередь встанем, а? — попросил его легионер.

— Да я в последний раз в очередь за баландой стоял! — вскипел Бельмондо. — Порядочки у вас — как на зоне! — ощерился он.

— Сейчас они полицию вызовут, — тоскливо сказал легионер.

— А мы им консула вызовем! — рыкнул Иван Николаевич, но уже скорее для проформы: попасть внутрь ему все же хотелось больше, чем подраться.

Мстительно посаженный метрдотелем за самый дальний столик, от которого танцевавшие девушки были видны только приблизительно, он копил злобу, маринуя ее в шампанском.

— Бабы все страшные, сисек нет, — Иван Николаевич хлебнул Crystal из горла и поднялся со своего места. — И танцуют так себе.

Посмотрим, как они в койке.

Он двинулся вперед — напролом, неудержимо, распугивая присмиревших от вида обнаженной женской груди японских туристов.

— Хочу вот ту, черненькую, — он указал секьюрити на знойную темнокожую приму в экзотическом костюме из страусиных перьев. — Сейчас задам ей дрозда. Раз вы сами их не можете…

— C’est pas possible, monsieur, — развел руками секьюрити.

— Je ne comprends pas! — завелся Иван Николаевич.

— Ici, on n’est pas un bordel, — вздохнул секьюрити.

И тогда Иван Николаевич подставил к сцене стул и вскарабкался наверх — как поступал обычно в родном стрип-клубе. Засунув остолбеневшей приме миллиметр пятисотевровых в усыпанные стразами трусики, он ухватил ее за самый выразительный изгиб и поволок за собой.

— Je ne suis pas une pute! — вопила прима.

— Je ne comprends pas! — искренне удивлялся Иван Николаевич.

Подлетевшему секьюрити Бельмондо ловко проломил голову бутылкой Crystal, потом разбил фужер на манер розочки и еще десять минут удерживал оборону, зажатый в угол превосходящими силами прибывшей жандармерии. Легионер, помня, что в этой стране ему еще работать и работать, не вмешивался.

Наконец Ивану Николаевичу надели наручники и тычками погнали его сквозь толпу в полицейский микроавтобус.

— Снимите браслеты! Я свободный человек! — орал Бельмондо, окровавленный, но не покоренный.

И темнокожая прима с едва заметной тоской в оленьих карих глазах смотрела ему вслед, пересчитывая купюры.

В полицейском комиссариате Иван Николаевич держался с достоинством, на все вопросы отвечая по-русски. Из-за этого разговор не очень клеился.

— Pourquoi avez-vous aggressé la danseuse? — спрашивал, к примеру, следователь.

— Я отказываюсь говорить, пока сюда не прибудет русский консул! — откликался Иван Николаевич.

— Confirmez-vous avoir frappé la personne de securité? — спрашивал следователь.

— У меня дипломатическая неприкосновенность! — врал Иван Николаевич.

— Comprenez-vous qu’à cause de votre comportement vous serez deporté de la France? — спрашивал следователь.

— Ты че за беспредел мне тут устраиваешь? — сбивался с державного на разговорный Иван Николаевич.

Зазвонил телефон. Следователь снял трубку, вытер лоб платком и умолк. Комариным писком из динамика до слуха Ивана Николаевича донеслось заветное «consul russe». Полицейский искоса посмотрел на Бельмондо.

— Сейчас тебя поставят на четвереньки! — потер руки тот. — Приучайся, мужик, думать на шаг вперед. Уже сейчас скажи родным, чтобы они тебя в розыск объявляли!

— Le consul russe est à Courchevel. Il aide a vos collegues plus riches et ne viendra pas. Quelques choses aves des putes mineures, cocaïne et armes à feu, comme d’hab, — спокойно ответил следователь.

— Братишка! У меня еще тысяч двадцать наликом осталось, — Бельмондо суетливо полез в пиджак. — Возьми на память, а?

— On n’accepte pas des pot-de-vin ici, — отодвинулся от него следователь.

— Je ne comprends pas, — вытаращил глаза Бельмондо, позабыв даже о национальной гордости.

— Pas de pot-de-vin! Vous etes en Europe, pas chez vous en Russie, — фыркнул следователь.

— И я сделаю все, от меня зависящее, чтобы моя Россия никогда не вступила в ваш блядский, надменный Евросоюз! — в сердцах крикнул Иван Николаевич.