Юрий Никитин - Сингомэйкеры

— Мы все работаем на износ, — сказал как-то Макгрегор, — но надо сделать так, чтобы и все население планеты работало на износ. Пусть даже не подозревая, что это не их желание, а наше.

— Все на износ? — спросил я. — Я как-то застал нечаянно разнос, который вы устроили Штейну…

Макгрегор взглянул на меня остро.

— Вы запомнили?

— А вы? — ответил я вопросом на вопрос. — Мне кажется, вы что-то заметили!

Он досадливо покусал губы, глаза смотрели в одну точку.

— Конечно, заметили.

— И что?

Он устало развел руками.

— Вы не знаете, что это не только со Штейном. Увы, подобное случилось с целым рядом наиболее высокопоставленных… сотрудников.

— Очень жаль, — вырвалось у меня.

Он поморщился.

— Что вы за идеалист такой? Должны радоваться… Не поняли? Освобождаются места наверху…

— Ну как можно!

Он отмахнулся.

— Да шучу-шучу. Устают люди. Пашут-пашут, а потом вдруг… Все-таки мы человеки, а не самопрограммируемые… Нас создавала и программировала эволюция совсем не для такой работы. Это мы сами пытаемся прыгнуть выше головы! Но одни могут, другие — нет.

Его взгляд метнулся мимо меня на экран, я видел, как вздулись желваки, кожа на скулах натянулась, а в глазах появилось затравленное выражение.

— Черт!.. Опять…

— Что стряслось? — спросил я встревоженно.

— Давление растет, — ответил он раздраженно. — В паровом котле…

— В какой стране? — спросил я деловито.

— Данные со всех континентов, — ответил он зло. — Черт, только что принимали экстренные меры, выпускали пар… Внимание! Начальникам отделов срочно ко мне. Срочно.

Минуты через три в кабинет быстро заходили встревоженные сотрудники. На меня поглядывали хмуро, предполагая, что это я виноват в срочном вызове.

Макгрегор нетерпеливым жестом велел всем сесть, сказал жестко:

— Непредвиденное повышение напряженности в обществе!.. Сразу на полпроцента всего за две недели. Это беспрецедентно. Дорогой Фриц, попрошу вас заткнуться со своими пятнами на Солнце! Уже достали. Мне нужны не объяснения, а результаты. Всем временно оставить все проекты и срочно искать пути снижения напряженности в обществе!

Штейн, ощутив, что персонально ничего не грозит, сказал бодро:

— Все сделаем, шеф!.. Не впервые гасить мировые пожары.

Макгрегор посмотрел хмуро, не понравилось, что Штейн недостаточно проникся серьезностью момента, сказал раздельно и жестко, словно произносил самое важное заклинание всех времен и народов:

— Любой ценой, понимаете?.. Любой ценой удержите этих существ от войн!

— Мэйк лав, но во, — вздохнул Гадес.

— Да, — едва не прорычал Макгрегор. — Великий Данциг резко снял накал страстей, направив чувства в сторону секса, но сейчас в сексе дозволено все…

Я вскинул руку. Он рыкнул недовольно:

— Что?

Я поднялся и сказал вежливо:

— Не все. Раньше многое даже между мужчиной и женщиной считалось развратом, вы лично те времена застали, а теперь уже не разврат даже с однополыми. Однако есть еще ниши…

Он прервал резко:

— Не надо подробностей. Я даю вам полную свободу! Делайте все, только бы эти дряни не воевали, не устраивали революций, не искали повода для конфронтаций. Нам нужно прожить мирно еще несколько лет. Чтобы мировое вэвэпэ не снижалось. Всего несколько лет, ясно?

— Куда уж яснее, — пробормотал я и сел.

Он хлопнул ладонью по столу.

— Все. Идите.

Толпясь в дверях, мы поспешно покинули всегда такой гостеприимный кабинет. Я слышал, как Кольвиц пробормотал:

— Не знаю, как вас, а меня ужасает разврат в обществе. Ужас, мы же и насаждаем!

Штейн метнул в него острый взгляд, но ничего не сказал. Промолчал и я. Похоже, именно здесь проходит незримый водораздел между людьми и трансчеловеками, что идут в сингулярность.

Людей ужасает потому, что живут в этом мире, а мы относимся равнодушно, потому что это безобразие в их обществе, не в нашем. В их мире трахаются люди, собаки, насекомые, все недалеко ушли друг от друга, в нашем будет то, что сами возьмем из этой вселенной, если изволим. А еще придумаем себе в миллиарды раз больше высоких радостей, каких люди даже вообразить не могут.

Умер Тотлинг, один из старейших. По слухам, не то глава, не то один из глав, я все еще не знаю структуру верхушки нашей организации. Как раз тот печальный случай, когда не помогла ни финансовая мощь, ни собственный институт долголетия, который следил только за его здоровьем и взвешивал под неусыпным контролем каждую морковку, не помог круглосуточный мониторинг здоровья. С возрастом диапазон возможностей снижается, это в молодости можно выпить литр виски и весь вечер танцевать, ночь напролет трахаться, утром опохмелиться и бежать на работу, а в зрелом, назовем его так, возрасте шаг вправо — шаг влево уже может выйти боком…

Тотлинг всего лишь пробыл на одном из рядовых официальных приемов чуть дольше, выпил всего бокал шампанского, но это можно было делать еще год назад, но не в этом… словом, лучшие медики планеты пытались вывести его из сумеречного состояния, но организм был настолько изношен, что нельзя ни один орган поддерживать за счет других, как обычно делается в современной медицине.

Я видел, как помрачнел Макгрегор, как стал неразговорчивым всегда словоохотливый Вульф. Не то чтобы они были друзьями не разлей вода, мне кажется, в зрелом возрасте друзей только теряют, а не приобретают, но они были из одного отряда элитных борцов за продление жизни, и любые потери бьют по остальным.

В обед мы сидели в кафе, кусок в горло не лез, хотя я Тотлинга почти не знал, видел только на портретах и знал, что он один из создателей «зеленой революции», что покончила с постоянным голодом в Индии и почти всех слаборазвитых странах, он разделил английский доминион на Индию и Пакистан, избежав большой войны, а еще он предотвратил несколько конфликтов в арабском мире, что привели бы к войне.

Вульф проворчал:

— А у него ж все было… Любой институт геронтологии мог бы купить.

— Не все могут даже олигархи, — откликнулся Штейн.

— Да и никто еще не знает, — сказал Гадес, — что нужно для долгой жизни. Одни уверяют, что надо прекратить трахаться, мол, жизнь не расходуется, другие — что трахаться нужно как можно больше и чаще, организм тренирует сердце и спинной мозг. Те и другие оперируют данными, цифрами, графиками… те и другие профессора и академики… с ума сойти!

Штейн фыркнул:

— А что тебя тревожит?

Гадес проворчал с неудовольствием:

— Ну, что есть истина, к примеру.

— Зачем это тебе? — спросил Штейн с изумлением. — Нет, скажи!.. Ты что, Пилат? Тебе что, в самом деле важно, сколько будут жить эти люди? А Тотлинга заморозили в тот же момент, как признали его мертвым. Он еще нас переживет!