Юрий Никитин - 2024-й

— Покажи, — сказал Гулько. — То-то смотрю, у тебя спереди так это оттопыривается всегда эротично… У тебя и раньше был приличный размер?..

— Покажи, — поддержал игриво и Тимур.

Роман ответил мрачно:

— Пошли вы все со своими шуточками. Трусы поганые!.. Я хоть на себя примерил опасности и соблазны, подстерегающие человека, а вы что? Сидите в норках, пескари дрожащие! Я как та валаамова ослица! Которая дороже Господу, чем сто девственниц…

Гулько сказал нерешительно:

— Христос вроде бы говорил не об ослице…

Все заржали, Роман покраснел и надулся:

— А о ком?

— Ну, ты уже понял, — сказал Тимур ласково. — Ты понял…

На Романа было жалко смотреть, Гулько пришел на помощь — похлопал по плечу и сказал:

— О буридановой ослице шла речь. Ишь, эрудицию показывают! Кому она нужна? Работающий пенис в штанах куда важнее. Да еще увеличенный, как у тебя… Покажешь?

Все заржали, Роман окончательно обиделся и ушел. А Василий Петрович сказал рассудительно:

— Вы не правы, ребята. Да пусть хоть со всех сторон пенисами обвешаются! Главное, чтобы платили, то есть тратили деньги. А чтоб тратить, нужно сперва заработать. А раз зарабатывают, то что-то делают… Согласен, фабрика кукол для траханья работает с такой нагрузкой, с какой никогда не сработают научно-исследовательские институты по стволовым клеткам. Тут Тимур жаловался, что на сто тысяч таких кукол выпускается только один лунный робот, который копает так нужный науке и промышленности гелий-два. С этим не бороться надо, это бесполезно. А нужно выпускать миллион кукол, чтобы можно было выпустить десять лунников! И пусть они хоть до смерти затрахаются, тебе что? Жалко их, что ли?

Тимур пробормотал, несколько ошарашенный таким чудовищным обвинением:

— Ничуть!.. Пусть хоть сегодня передохнут…

Василий Петрович покачал головой:

— А вот этого нельзя. Весь этот туповатый и простой народ создает экономическое могущество, на вершине которого наука и новые технологии. Потому его нужно ублажать и способствовать, чтобы пахал дальше и больше. Вот выпустим новую модель, что будет сосать с мелодичным причмокиванием и чтоб еще задом красиво покачивала, и все тут же бросятся покупать, создавая новые рабочие места, держа экономику в рабочем состоянии.

— Черт-те что, — сказал Тимур с отвращением. — Вас бы в министерство планирования!

Василий Петрович возразил мягко:

— Ну так уж и это плохое слово… Просто люди расширяют свои возможности… вместе с мировоззрением. Терпимость и политкорректность рулит, а это значит, что лишь бы человек был хороший! А там пусть у него будет хоть три члена и четыре вагины. Или вообще по всему телу. Даже на лбу, чтоб можно было и мозги ему… иметь. Разве наша Алёна плоха?

Тимур нервно дернулся:

— Я это не говорил! Но полагаю, что еще и пенис женщине ни к чему!

— Тебе-то что? — удивился Гулько. — Ты все равно кухонного робота пялишь, я все про тебя знаю. А добавочные органы… ну, кто знает, вдруг в самом деле инопланетяне явятся? У них вообще неизвестно как… Знаем только, что после приземления выбегут и всех спешно трахать начнут.

Тимур изумился так, что даже отодвинулся и смотрел, как на сумасшедшего.

— Ты откуда это взял?

— Литературу читаю, — ответил Гулько гордо. — Там везде наши космонавты, куда бы ни прилетели, сразу начинают местных баб того-с… даже если туземцы насекомые или рептилии. Так что это, полагаю, общий процесс эволюции. Да и вообще… люди впервые расширяются! Тысячи и тысячи лет было одно и то же, как бы там Нефертити ни нанефертитила…

— Это Клеопатра, — поправил знающий Скопа, — нефертитила. Или клеопатрила.

— Ну вот, Клеопатра. И что, мы с нашими возможностями останемся на ее уровне? Смешно.

Тимур тяжело вздохнул. Судя по его лицу, ему было совсем не смешно.

Вспыхнул экран, Корневицкий появился во всем блеске и великолепии, как Зевс на Олимпе, грозный и всемогущий, а когда заговорил, могучий голос заполнил вселенную комнаты:

— Володя, ты готов?

— Готов, — ответил я с обреченным вздохом.

Он сказал с неожиданным сочувствием:

— Понимаю. Еще как понимаю. Сам вот положил первые образцы на стол и… не решаюсь. Понимаю, что надо, иначе прогресс меня вышвырнет на обочину, мир умчится вперед без меня, но… кого-то наметил еще?

— Да, — сказал я.

— Кого?

— Алёна, — сказал я. — Давно работает в моей фирме. Доверяю. Сам с ней… хорошо. Так что, надеюсь, когда увидит во мне всю грязь и все мои подлости, то… мое отношение к ней перевесит.

Он сказал быстро:

— Мудрое решение! Ты молодец. Я тоже примерно так рассуждал, да только никого не отыскал. Даже жена, понимаешь… у нас трое детей, но и ей открыться не рискну… Поздравляю!

— Спасибо…

— Вот еще, — сказал он непривычно для себя торопливо, словно старался загрузить меня раньше, чем передумаю, — рекомендую сегодня с ней все обговорить. Ну, предупреди еще раз, договоритесь, что не надо бросаться друг на друга с ножами… на всякий случай убери все острое к тому моменту, как чипы заработают…

— Хорошо, — пообещал я, сердце начало стучать чаще, а в животе появилась недобрая тяжесть. — Так и сделаю!

— Успеха, — сказал он и отключился.

Перед концом дня я зашел к Алёне. Она оглянулась, охнула, глаза расширились.

— Ты весь белый! Что случилось?

— Трясет, — признался я. — Звонил Корневицкий. Завтра с утра нас ждут два чипа. Не передумала?

Она покачала головой.

— А ты?

— Нет.

— Тогда и я нет.

— Он рекомендует, — сказал я, — провести вечер вместе. А то и ночь. Чтобы свыклись, узнавание друг друга ждет… резкое. Это уменьшит шок… Возможно, уменьшит.

Она смотрела на меня внимательно.

— Хорошо. Поедем ко мне? Или к тебе?

— Лучше ко мне, — ответил я. — У тебя уже были. И ты всю ночь лягалась и стягивала одеяло.

Тимур увидел, как из офиса выходим вдвоем, очень серьезные, двигаемся слаженно, словно танцевальная пара, поинтересовался ехидно:

— Если решили потрахаться, то почему такие серьезные?.. А, просто нужно для дела? Понимаю, понимаю… Алёна, когда будешь под шефом, представляй меня. Гарантирую такой оргазм, что на куски разнесет!

— Свинья, — сказала она мрачно.

Я криво усмехнулся, открыл перед Алёной дверцу. Она села молча, а когда я обошел спереди и ввалился на свое место, посмотрела на меня исподлобья.

— Брешет.

— Ты о чем? — переспросил я.

— Что я лежала под ним, — произнесла она зло. — Все врет!

Я отмахнулся:

— Алёна, ты чего? Как будто мне не все равно, под кем ты лежала, на ком прыгала сверху, а с кем в лифте… Ты у меня лучший друг, это важно. Все такие мелочи перед тем, что нас тряхнет завтра утром…

Взгляд ее оставался мрачным, наконец она с усилием раздвинула губы в улыбке: