Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

— Покажи, что вышло? — попросила я, подходя.

Эгерт показал. Я смотрела с экрана через плечо с вопросительной улыбкой, стоя вполоборота.

— Годно, — одобрила я. — Оставляй.

— Спасибо, — улыбнулся он. — Пригодится на обложку.

— Если лучше не сделаешь, — хмыкнула я.

На том и распрощались.

Эгерт планировал тридцать встреч с Алисой — по одной в месяц, — но суждено было состояться только пятнадцати из них. На очередное письмо с вопросом он не получил ответа. Подождав три дня, отправил второе и, не получив ответа снова, отправился в край. Книга уже сложилась, пора было начинать обсуждение деталей: мало ли что забылось второпях или записано не так, кроме того, не все полученное в откровенной живой беседе стоит доверять страницам печатного издания. Приехав в Санкт-Петербург, журналист привычно запросил визит в резиденцию наместника, так же привычно написал цель — и узнал, что за пять дней до его появления Алиса погибла во время эксперимента.

Долгая жизнь внелетних магов вводит смертных людей Земли, привычных к наивной вере в чудеса, в жесточайшее заблуждение. Для нас «бессмертный» по определению значит «всесильный и неуязвимый». А еще «всеведущий, всемогущий и всепрощающий». Саалан отлично знают разницу. Именно поэтому их тюрьма для магов построена так, чтобы оттуда не только невозможно было уйти, но и не хотелось уходить. Именно поэтому внелетние маги империи хотят детей и торопятся зачать, родить и вырастить всякий раз, когда представляется возможность. В отличие от недомагов, мелкомагов и прочих смертных. Именно поэтому элита и аристократия империи, состоящая из внелетних магов почти наполовину, не пренебрегает конфиденциями так, как аристократы Земли при том же развитии общества пренебрегали исповедями, и советуется со своими духовными наставниками при любой возможности. И причины того, что в культуре Саалан принято уделять столько внимания душевному равновесию и ясности мыслей, тоже коренятся в понимании разницы между бессмертием и другими видами того, что мы, земляне, называем могуществом. И не только разницы, но и отсутствия связей. «Бессмертный» не значит «всемогущий» или «абсолютно защищенный». Это значит всего лишь «не подвержен старению» — и не больше. Примерно об этом Эгерт думал первые минут десять после того, как услышал, что приезжать ему оказалось не к кому. Потом снова пошел к секретарю наместника — узнать обстоятельства. Ему предложили подождать в соседнем кабинете. Через стремительно пролетевшие полчаса в обществе все тех же мыслей в кабинет вошел смутно знакомый журналисту темноволосый молодой мужчина, похожий на итальянца или испанца. Эгерт вспомнил, что его зовут Макс Асани и вроде бы он был дружен с Алисой.

— Подробностей не будет, вы понимаете это сами, — сказал Макс после приветствия. — Но вы с ней были знакомы много лет… Я думаю, можно даже сказать, что вы дружили.

— Можно, — кивнул Эгерт.

Разговор все еще казался ему бессмысленным и никчемным, но знать он был должен. Давным-давно один человек, при котором Эгерт был не то пажом, не то оруженосцем, и которому он был обязан своим профессиональным становлением, сказал ему: «Ничто не расскажет тебе о жизни человека больше, чем обстоятельства его смерти. Где, как, отчего — ничто не бывает случайным. И даже если кажется, что все произошедшее просто стечение обстоятельств, наверняка ты чего-то не знаешь или не видишь».

— Это было мгновенно, — услышал он голос Макса. — Она вошла в портал, а через полсекунды из окна полыхнуло огнем. Поиски бесполезны, все, что остается в обрушившемся портале, исчезает навсегда. Будь разрыв между ее уходом и обрушением больше, можно было бы надеяться, искать… но половина секунды — это слишком мало. Однажды она уже была в таких обстоятельствах, только тогда у нее было целых четыре секунды, и она успела. Она всегда была рисковой…

— Я знаю, — кивнул Эгерт. — Со дня знакомства. Макс… я понимаю, что вопрос может показаться неуместным, но все же не могу не задать его. По вашему мнению, как Алиса могла бы определить понятие свободы?

— Я не знаю, — Макс Асани качнул головой и растерянно улыбнулся. — Она легко отдала бы за свободу что угодно, и отдавала всегда, но сказать, что это для нее… Извините, Эгерт, не возьмусь. Особенно теперь.

— Спасибо, Макс. — Эгерт встал и подал другу Алисы руку. — Я думаю, мы еще встретимся, если вы, конечно, не будете против. Сейчас мне нужно слишком многое обдумать и понять. Видите ли, я пишу книгу о событиях недавних лет в крае, говоря точнее, о годах между днем аварии и судебным процессом по ее поводу. Алиса — одна из двух главных героев книги. Я планировал писать с ней вместе, но теперь у меня есть только ее друзья и те, кто ее знал. И ее архив.

— Не весь, — Макс качнул головой. — Ее частный архив я передам вам после того, как рабочие файлы будут скопированы и стерты с носителя. Подождите месяца полтора, хорошо?

Через названный срок Эгерт получил связку флеш-накопителей с архивом Алисы и ее комм в коробке вместе с картонным прямоугольником, заполненным строчками паролей. До выхода первой версии книги с той самой последней прижизненной фотографией Алисы на обложке оставалось пять с половиной лет. Макс Асани взял экземпляр с собой, уходя в Созвездие — на память о подруге детства.

Полина, дорогой мой друг.

Надеюсь, твоя работа на Ддайг оставляет тебе время для отдыха и чтения, поскольку подарок на твой день рождения я пересылаю тебе, не дожидаясь твоего отпуска и визита в край.

Теперь, когда твоя мать так давно за Гранью, что и тело стало землей больше семи лет назад, а до ее снов ты можешь дотянуться только через травы Сагайдана, тебе, думаю, будет приятно получить книгу, повествующую о ней, о князе, об обстоятельствах их встречи и о многом другом, что происходило здесь тогда. Я знаю, что тебя волнует эта история, и твоему народу будет важно хранить ее свидетельство, более надежное, чем рассказы и сны. Ничуть не хочу принизить возможности твоего народа, как и твои лично, но уверен, что этот текст даст тебе представление о том, чем свидетельство отличается от истины. Вы, ддайг, оперируете свидетельствами, не видя разницы между ними и истиной. Возможно, хотя бы ты, воспитанная и обученная на Земле, сумеешь эту разницу постичь…

Полина, твоя мать, и при жизни имела характер легкий и решительный, а упокоившись в Сагай-уме, как сказал мне Хтош, и вовсе предпочла не помнить дурные дни своей жизни. Зато, как уверяют он и Ранай, она до сих пор охотно делится сказаниями и преданиями своего народа и всеми прочими, что ей были известны при жизни. Даже из-под травы. Поверь мне, ждать ее снов о детях серого ветра довольно бессмысленно: для вас они легенда, а для нее — часть жизни, и не самая приятная. Это не то, что она выбрала бы помнить о себе. Мне жаль, но тебе больше не к кому обратиться с расспросами о том времени, о судьбе твоей матери и ее друзей. Последняя из живых участников этой истории, Алена Андреевна Галицкая, Глюк, скончалась неделю назад. Как выяснилось на вскрытии, слабость, донимавшая ее последние дни, была приступом панкреатита, о котором покойная так и не узнала. Что бы лично я ни думал об омерзительном обычае резать мертвое тело ради выяснения причины смерти, он все еще полезен. Так или иначе, теперь тебе остались только сны мертвых, а Озерный край пока еще не слишком привык к ддайгскому обычаю спать на могиле, и я решил помочь тебе удовлетворить любопытство. Что же до меня — да, я действительно, как и князь Димитри, живой участник событий, и мою версию ты знаешь, я по твоей просьбе рассказывал об этих событиях неоднократно. Но я свидетель и участник, а значит — могу ошибаться и ненамеренно лгать. Да, до сих пор. Маги ничем не лучше смертных в этом плане, со временем восприятие событий изменяется и у нас, и мое нынешнее мнение о том времени, конечно, совершенно не совпадает с тем, что я думал и говорил тогда. Но многое обо мне тогдашнем ты найдешь на страницах этой книги, я был честен с автором настолько, насколько мог.