Ник Перумов - Александровскiе кадеты. Том 1 [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Учителей запоминать Федя не стал. Успеет ещё наглядеться. Гораздо больше интересовали его – как и прочих кадет – красиво сервированные столы в середине зала.

…Подавали еду простую, но вкусную. Свежайшие французские булки, наваристый суп с лапшой, можно было и выбирать – рубленые мясные котлеты, или капустные голубцы, или то и то вместе; на третье вынесли роскошные сахарные плюшки, ещё тёплые, только что из печи, миндальное бланманже, кисель, тёмный хлебный квас в стеклянных графинах [15]. Кадет Воротников нацелился было поближе к Пете Ниткину, но тут подполковник Аристов что-то заподозрил, очевидно назревающее лишение кадета Ниткина сладкого или даже второго блюда, и железным голосом велел Воротникову сесть рядом с собой.

А возле Феди и Пети неожиданно оказались Костя Нифонтов, настороженно зыркающий исподлобья, и тот самый кадет по имени Лёва, что ввалился в их комнату раньше в компании, надо понимать, своих новых приятелей.

– Привэ-эт, – растягивая последнюю «е» и превращая её в некое подобие «э», проговорил мальчишка. – Ле-эв. Ле-эв Бобровский, к вашим услугам.

При первом знакомстве он, помнится, говорил несколько иначе. Тут, видно, решил показать форсистый говор гвардейских школ, над которым папа искренне потешался.

– Очень приятно, – радостно выпалил Петя, прежде чем Фёдор успел его остановить; выпалил с таким щенячьим восторгом, что кадет Солонов мысленно застонал. – А я Пётр, Петя Ниткин…

– Зна-аю, – снисходительно бросил Лев Бобровский. – А это Костя Нифонтов. Верно, Костя?

Тот немедля и часто закивал.

– А вы, господин кадет?

– Солонов. – Феде этот самый Лев Бобровский сразу же не понравился.

– Фёдор его зовут, – вылез Нифонтов. – Я, мы, в общем, папка мой его знает!..

– Кэ-эк интэрэ-эсно, – протянул Лев, пристально глядя на Фёдора. – Так вот, сударь мой Пэ-этр, я вот слушал вас в физиче-эском кэбинэтэ…

Фёдору ужасно хотелось гаркнуть Бобровскому: «Да говори ты нормально, не можешь, что ли?!», – однако он заметил пристальный взгляд Константина Сергеевича и поскорее уткнулся в собственную тарелку. В конце концов, что мне за дело до этого Льва? Пусть себе гнусавит, как хочет!

Но бедный Петя совершенно растаял. Снисходительная похвала Бобровского – и он уже взахлёб рассказывал, что да, он очень любит физику, и химию тоже любит, но мама не разрешала ставить опыты дома в ванной; а ещё он географию любит, и историю, и даже латынь!

– Хорошо, Пэ-этр! – прервал его излияния Бобровский, хлопнув Ниткина по плечу. – Думаю, мы, э-э, подружимся. Так, Костя? Полезно ведь будет дружить с Пэ-этей?

– Спрашиваешь, Лёва, – хихикнул Костя и добавил вполголоса: – Он нам подскажет, в случае чего. Верно, Петь?

Ниткин вдруг покраснел. Он вообще легко краснел, словно девчонка.

– Под-подсказывать нехорошо, господин Нифонтов.

– Нэхорошо? – вдруг развеселился Бобровский.

– Нехорошо, – твёрдо ответил Петя. – Если я кому-то подсказываю, а он урока не знает…

– Ему хороший балл ставят, – перебил вполголоса Нифонтов. – Все довольны. Карланы…

– Это ещё кто? – не выдержал Фёдор. Словечко ему совсем не понравилось.

– Не знаешь, что ль, Солонов? – зыркнул Костя. Зыркать у него получалось очень неплохо, несмотря на худобу и тонкокостность, взором он был свиреп.

– Не знаю. – Федя не опустил взгляда.

– И кто такие халдеи, не знаешь?

Это Фёдор, само собой, знал. Халдеями звали учителей, обычно – плохих учителей, но в местах, подобных Елисаветинской военной гимназии, где между начальством и мальчишками шла тихая, но беспощадная война, так звали всех наставников без разбора. Иные заслуживали этого прозвища, иные – так вовсе нет, и за них Фёдору было обидно.

– Ну так карланы – они ещё хуже халдеев, – презрительно скривился Нифонтов.

– Это кто ж тут «карлан»? – Фёдор вдруг почувствовал, как кровь начинает закипать. Тощий и вроде бы весь такой заморенный, Костя Нифонтов глядел на него, нехорошо прищурившись и безо всякого страха.

– Да все они тут. – Нифонтов изобразил рукой нечто малопристойное.

Фёдору стало обидно. Это Константин Сергеевич-то карлан? С двумя мишенями, вытатуированными на щеках?

– Ничего-то ты, Нифонтов, не знаешь, а языком мелешь, как худая баба помелом! – припомнил он одно из маминых выражений, когда та сердилась на чью-то болтливость.

– Ты-то много больно понимаешь, Солонов! – прошипел Нифонтов презрительно. – Начальство нашего брата кадета, и вообще всех, кто чином ниже, всегда душит! Им то первая радость, не знаешь, что ли? А этот… со щеками… – и Константин мазнул пальцем себе по лицу, словно рисуя круги, – откуда ты знаешь, как он это заработал? Может, в Одессе на Запорожке наколол, а ты рот и разинул, тетеря!

Фёдор сжал кулаки так, что ногти врезались в кожу. Ох и двинул бы я тебе… Чужие слова повторяешь, что ли? Или книжки какие? Сам-то бы небось нипочём так не сказал…

– Оставьтэ, господа, оставьтэ, – с ленцой вмешался Бобровский. – Не из-за чэго тут ссориться. Мы всэ тут кадэты, всэм надо друг другу помогать. Верно, господин Солонов? Верно, господин Ниткин?

– Верно, господин Бобровский, – сразу же закивал Петя.

– Ле-эв. Просто Ле-эв.

– Верно, Лев!

Фёдор ничего не ответил. Молча отвернулся и от Нифонтова, и от Бобровского. Сложный десерт на блюдечке совершенно потерял изначальную привлекательность.

– Эй, Воротников! – вдруг сказал Фёдор, сам себе удивившись.

Тот удивлённо уставился на вставшего Федю. Подполковник Аристов слегка поднял бровь.

– На вот, ешь, если хочешь. – И Фёдор протянул Воротникову своё сладкое. Воротников лишь глазами захлопал.

– Делитесь с товарищем, кадет Солонов? – вопросительно улыбнулся Две Мишени. – А попросил ли вас ваш товарищ, как подобает настоящему кадету?

– Никак нет, господин подполковник! – по-уставному вытянулся Фёдор. – Я просто вижу, он своё уже сло… то есть съел. А мне не естся что-то. Зачем же добру пропадать?

– Добру пропадать не нужно, это верно, – кивнул Константин Сергеевич. – Что ж, кадет Воротников, поблагодарите кадета Солонова. Это с его стороны весьма по-товарищески. Но, может, и другие захотят, не только вы, Всеволод?

– Не-не, – торопливо сказал Петя. – Мама мне вообще велела сладкого не есть. – Он огорчённо уставился на пустую десертную тарелку перед собой. – А я всё забываю, – добавил он сокрушённо.

– А нам хватит, – поддакнул Бобровский. – Верно ведь, Костик?

Нифонтов мрачно кивнул, сверля Фёдора взглядом.

Фёдор поставил блюдце с десертом перед Севой Воротниковым, тот, покосившись на подполковника рядом, ответил вполне человеческим «спасибо, Федь!», услыхал укоризненное поцокивание Двух Мишеней и тотчас поправился: