Ник Перумов - Александровскiе кадеты. Том 1 [litres]

– Ну и? – Федя никак не мог уразуметь, к чему дело клонится.

– Ах, какой же ты глупый! – Вера в раздражении топнула ножкой. – Я тебя прошу в этот раз не ходить в отпуск, понимаешь?

– Как это «не ходить»? – Федя только и мог, что хлопать глазами, ну точно кадет Воротников на арифметике. – Почему не ходить?

– Потому что ты нам мешать будешь! – вспыхнула сестра. – Я должна буду думать, что там с тобой и как, вместо того, чтобы вести вечер! Я же хозяйка!.. Все кушанья заказать, проследить, чтобы доставили и столы б накрыли!.. А Валериан будет дирижировать танцами. Некому тебе будет сопли утирать да с ложечки кормить!

Фёдор очень захотел обидеться. Из-за какой-то дурацкой их вечеринки, где старшие гимназистки станут жеманиться да стрелять глазками в смазливых гимназистов или там студентов с прилизанными проборами или, наоборот, со взбитыми коками, – ему, Солонову-младшему, уже нельзя дома появиться? Он что же, в корпусе должен сидеть и субботу, и воскресенье?

– А почему мне нельзя с мамой?

– Ох, ну неужто так трудно понять?! У мамы благотворительный вечер, там будет блестящее общество, ей там не до тебя!

– Но Надя идёт с ней!

– Надя уже большая! И хватит спорить, дорогой братец. Вот, смотри, – и она полезла в элегантный, расшитый настоящим жемчугом ридикюль, – вот тебе два рубля. Я их, между прочим, сама уроками заработала, ты не думай, не у отца взяла! Два рубля, ты подумай!..

Два рубля, ого!

Два рубля были изрядной суммой. Можно было бы выписать себе все последние приключения Ника Картера с Натом Пинкертоном; подобного рода книжки в библиотеке корпуса не водились. А может, уже появилось и что-то новенькое про «Кракен» с его бесстрашным трёхпалым капитаном; наконец, Феофил Феофилыч определённо намекал, что собирается устроить распродажу, и тогда тот отличный складной нож о шестнадцати лезвиях настоящей золингеновской стали может выйти вполне по карману.

В конце концов, можно – вдруг подумал он – подарить Лизе на Рождество что-то посущественнее открытки.

Последняя мысль его как-то удивила – своей внезапностью. Как это ему раньше такое в голову не приходило?

– Ладно, – буркнул Федя. – Давай два рубля, так уж и быть.

– Правда? Правда, Феденька? – очень обрадовалась сестра, поспешно суя ему в руку плотно свёрнутый кредитный билет. – Вот молодец, вот хорошо!

– А почему мама мне ничего не написала? – вспомнил он.

– А зачем маме писать, если я вызвалась заехать? – искренне удивилась Вера. – Меня извозчик ждёт, сейчас домой отправлюсь, всё обскажу. Спасибо тебе, Феденька! Ты не представляешь, как это важно!

– Чего ж тут важного? – фыркнул бравый кадет. – Вы с этим… этой… Валерианой… что, жениться надумали, что ль?

Сестра залилась краской.

– Ну что ты, что ты, какое же тут «жениться»? Валериан Павлович очень, очень интересный человек! Столько всего знает, так глубоко рассуждает!.. А уж как поёт, ты бы слышал!..

– Слышал я, – отмахнулся Фёдор. – Детонирует безбожно!

У Веры глаза на лоб полезли.

– Детонирует? Ты-то откуда знаешь?

– Слышал. Когда Корабельниковы нас в первый раз пригласили, ты забыла?

– А. Ну да, – чуть поостыла сестра. – Но он вовсе не детонирует! У него просто иная манера пения, не как у этих замшелых академиков!..

– Ладно, пусть так. – Спорить Фёдору не хотелось. Два рубля приятно грели руку, но вообще ему вдруг стало грустно и как-то не по себе.

Почему мама решила вдруг уйти, да ещё и захватив с собой не только Надю, но и старую нянюшку? Которой едва ли улыбалось тащиться на какой-то там обед в пользу таких, как она, слуг. Зачем всё это – да ещё и в папино отсутствие?

Что-то здесь не так. Совсем не так.

В сиих мрачных раздумьях кадет Солонов и повлёкся, аки еретик пред очи Савонаролы, обратно на уроки.

Оставаться в корпусе на выходной решительно не хотелось. Почти всё его отделение расходилось, Петя Ниткин вновь отправлялся в Петербург, приехали родственники к Юрке Вяземскому и Пашке Бушену, даже Костька Нифонтов получил записку, что семейство приедет его навестить; в общем, оставались только второгодник Воротников да он, кадет Солонов.

И вот тут-то у кадета Солонова и родился блестящий, как тогда казалось, план.

…Как и все, он подал прошение об отпуске. Две Мишени, почти не глядя, подписал – и вскоре Федя уже держал в руках отпускной билет с размашистым: « Разрѣшаю. Генералъ-майоръ Дмитрій Павловичъ Немировскій ».

Над Гатчино сеял мягкий снежок, стоял лёгкий морозец – в общем, погода как раз для зимних приключений. Облачившись в шинель, накинув башлык прямо на фуражку, что, в общем-то, являлось нарушением, бравый кадет шмыгнул в ворота.

Здесь, как обычно, имел место шумный разъезд, но Федя – ноги в руки – рысью припустил по свежему снегу прямо к своей цели. Рискованно ли? Конечно, рискованно! Но, в конце концов, два рубля (и ещё полтина, добавленная из сэкономленных карманных) – деньги немалые, хватит посидеть в «Русской булочной», и не только.

На станции, однако, он не утерпел – приостановился посмотреть, как устанавливают громоздкие рамы-держатели монорельса. Взрыв семёновского эшелона повредил и эту хрупкую конструкцию, так что государь повелел, пользуясь случаем, удлинить её, протянув до второго вокзала, Гатчино – Варшавская.

И уже оттуда Федя бодро помчался прямо на Бомбардирскую. Да-да, именно туда, к дому № 11.

«Корабельниковы, собственный дом».

Он знал, кто сможет ему подсказать.

По субботам частная гимназия госпожи Тальминовой начинала занятия поздно, в десять часов, и заканчивала рано, уже в час. Гимназистки даже не обедали, а сразу расходились по домам или же оставались на разнообразные «клубы».

…Фёдор занял наблюдательную позицию на углу, чуть поодаль от дома Лизы, так, чтобы видеть часы на невысокой башне. Он не опоздал. Лизавета должна была вот-вот появиться…

И она появилась. В шубке, в капоре и с муфтой, в руках – небольшая связка книг и тетрадок. Почему эти девчонки не носят ранцы?..

Лиза попрощалась с матерью, со служанкой, повернулась, аккуратно засеменила прочь.

Однако, не отойдя и на десяток саженей, обернулась, удостоверилась, что дверь закрыта, и, разом отбросив всю аккуратность, лихо заскакала от сугроба к сугробу, на ходу слепила снежок, метко запустила им в дерево – и попала, чем вызвала немалое Федино уважение. Брошено было сильно и издалека.

Он поспешил следом.

– Лиза! Лизавета!.. Да погоди ж ты!..

– Ой!.. – Лиза обернулась, и невозможные её глазищи сделались совершенно огромными. – Ф-федя?..

– Федя, Федя, кто ж ещё?

– Ты что тут делаешь? – Лиза быстро краснела, и непохоже, чтобы от мороза.

– Тебя дожидаюсь, – брякнул Федя.

– М-меня? – Она совсем разрумянилась и захлопала ресницами. – Ой… Ты… я…