Ксения Букша - Время вышло. Современная русская антиутопия [сборник litres]

– Такое возможно?

Тара не ответила. Арий помолчал, пытаясь убедить себя в том, что триста последних лет провёл не так уж плохо. И хрипло спросил:

– И что теперь?

Она разжала пальцы, бокал выскользнул и со звоном разбился о плитку. Украсив красным эту часть дворца.

У Сотникова наконец-то настал выходной, но ещё перед самым пробуждением, в тот странный летучий промежуток между сном и явью, который сложнее всего удержать в сознании, он ощутил отчётливо, что в надвигающейся реальности его подстерегает какая-то пакость. Продрав глаза, Сотников упёрся взглядом в старый зелёный экран-хромакей, оставленный сбежавшей женой, и скривился от соткавшегося в памяти образа – тонкий нос, хохочущий взгляд, уже не очень крепкие длинные груди. Ещё в прошлом месяце она сидела здесь по утрам напротив веб-камеры в рубашке оверсайз или в фитнес-топе, рассусоливая подписчикам про что-то совершенно ему непонятное, страшное и даже противное: «Девчонки, питание антиэйдж, холистическая кулинария… – доносилось тогда до Сотникова, – нутрициология… конечные продукты гликирования… полифенолы… интервальное голодание… наши отечественные продукты». Подписчиков у жены было много, у Сотникова – позорно мало. Он отставал по всем дигитальным параметрам, не умея угнаться за новейшими нормами от Министерства счастья и благополучия. Жена презирала Сотникова пуще и пуще, пока в конце концов, взбрыкнув, не запустила интерактив-голосовалку, уходить ей от мужа или остаться. Подписчики возжелали разрыва, и жена ушла, бросив свой зелёный экран и вышедшие из моды, отпечатанные на 3D-принтере ботильоны. Сотников терзался неделю, выходил в обязательные госрегулируемые домашние стримы заплаканным – так, что к нему даже присылали патруль для выяснения, что к чему. Перепуганный патрулём, Сотников попытался воспрянуть и в знак возрождения даже прибавил к традиционному утреннему селфи в зеркале голый мясистый пресс. Бренькнуло пуш-ап-указание от Минблага: немедля запостить в сториз фотографию кофе с молочной пенкой и мотивирующей цитатой об утре, рассказать о планах на грядущий день, отчитаться о достижениях за прошлый. Лента уже пестрела всеми видами пузырящихся пенок, похожих на взбитый омлетный белок. Знакомые Сотникова строчили тексты о рассветной росе, праздничном восходе солнца, делились впечатлениями от вчерашних субботников. Сотников запереживал, припоминая завалявшиеся в памяти строки «Утро туманное, утро седое». Прихромав на затёкших ногах в туалет, а затем на кухню, где после ухода жены воцарилось столпотворение грязной посуды, он страдальчески оглянулся, выискивая для выхода в эфир ещё не заляпанный его жалким несчастьем угол. И, не найдя, наскоро засобирался стримить в уличную кофейню. «Нет, утро туманное ни на что не мотивирует, – подумалось ему, пока он спешно застёгивал наносинтепоновую куртку, – нужно что-то типа "Встану я в утро туманное, солнце ударит в лицо"»… «Ударит» – тоже нехорошо, агрессивно, но никакой другой идеи не рождалось. Сотников миновал лифт, поскольку в лифте полагалось пританцовывать, и лучшие танцы, попавшие на торчавшую сверху камеру, превращались в залихватские живые гифки на сайтах жилтовариществ, и потопал пешком. На нижнем лестничном марше на него буквально выпрыгнула ответственная по подъезду Дербенькова.

– Сотников! – закричала она так надрывно, как будто над её дряблой шеей кто-то занёс заточенный ятаган. Сотников замер и поглядел на ответственную по подъезду искоса, готовясь отбиваться. – Сотников! – повторила Дербенькова, почти припирая его к замазанной бледно-зелёным стене подъезда. – Вы почему вчера сорвали важную акцию?! Вы подвели весь дом!

– Какая ещё акция! – скривился Сотников. – Покоя не даёте…

– Покоя не даём? Я передам ваши слова куда следует! Вы вчера просто плюнули всем нам в лицо! Всему городу, всей стране!

– Да что я сделал-то?

– А не стройте из себя девочку! На репетиции вы были! Почему не открыли окно?

Морщась, Сотников припоминал. После субботника над их районом пролетал дрон. Велась трансляция для телестрима. В эту минуту гражданам полагалось распахнуть окна и выйти на балконы, размахивая флажками и фонариками, веселясь, ликуя, улыбаясь. Сотников забыл, профукал! Что теперь станется с его индивидуальным индексом доверия? Всё это было шатко, тревожно, стыдно. Он попятился от Дербеньковой, готовясь сбежать:

– Да приболел я вчера, чего пристали? Уважительная причина!

Он поскакал по ступеням вниз, запинаясь, сбиваясь с ног, хватаясь за перила. За ним нёсся рёв Дербеньковой:

– Позор! Нарушение! Забаним!

Потный Сотников выбежал на улицу и, тяжело дыша, потрусил к соседнему дому, где на первом этаже, в кофейне, можно было без труда презентовать всему свету, всем невидимым виртуальным соглядатаям, и хорошее настроение, и довольство жизнью.

У входа в кофейню толпилась очередь к автоматическому измерителю улыбки. Дойдя до измерителя – жужжащего вспыхивающего перископа, – Сотников задорно раздвинул губы и получил талон с номером столика. К счастью, инцидент в подъезде никак не сбил его мимики и даже, возможно, добавил взгляду задорного блеска.

– Бодрого дня! – наперебой закричали бариста, взмахивая ему руками.

Сотников кивнул им так же восторженно и сел за отведённый ему столик, за которым уже жался какой-то тип лет шестидесяти и пронзал его взглядом. Тип Сотникову сразу не понравился. Во-первых, он не улыбался. Во-вторых, как-то уж слишком неуверенно балансировал на краю стула. И в-третьих, явно собирался что-то Сотникову сказать.

– Как весна-то быстро в этом году… – начал тип, кивая на окно, за которым уже вовсю распускались первые почки.

– Да-а-а, – отворачиваясь, сказал Сотников. – Мы ведь про весну писали на той неделе.

Минблаг и вправду уже отдавал задание порадоваться весне, отчего Сеть набухла множеством женских портретов в цветах, с голубями и на фоне синего неба. Сотников тогда заселфился на фоне окна в мокрой майке, дескать, вот он я, пропитанный первым тёплым весенним дождиком, но в ответ получил одно лишь негодование: разврат, растление, моветон!

– Про весну-то писали, а про то, что хлеб дорожает, нельзя, – хитро и как будто торжествующе выдал типчик.

Сотников испуганно оглянулся.

– Вы чего?

– Да не чешись ты, не ойкай. Я ж разве неправду? Про плохое в постах не напишешь, жаловаться в тредах нельзя. А ведь есть на что, есть?

«Проверка!» – догадался Сотников и сурово ответил:

– Мне лично не на что. И я вам не знакомый, чтобы тыкать.

– Ну свисти, свисти, – хихикнул типчик. – Но если душу отвести, так я знаю, где можно. Подполье. Чёрная соцлента. Ной почём зря, сколько влезет. Сказать, как найти?