Карина Добротворская - Мужчина апреля [litres]

Мне вспомнился кадетский корпус, уроки по истории правоохранительных органов – эту пару всегда ставили утренней, понимая, что народ еще дремлет: предмет-то, что и говорить, не больно важный. В бабушкины времена полиции была свойственна географическая неравномерность квалификации. Например, в Нью-Йорке или Лондоне полиция была на вершине списка, а внизу болталась Исландия. Потому что там почти никогда никто никого не убивал. Полиция Исландии поднаторела в основном в том, чтобы переводить через дорогу уток с утятами. Случись большое серьезное преступление, полиция Исландии просто не справлялась, приходилось выписывать следователей из Дании. Я лежала рядом с Томми и печально думала, что я сейчас – та самая Исландия. Я стояла в этой всей истории, как в болоте по пояс, суетилась, тыкалась и ничегошеньки не могла толком ни понять, ни сделать. Вот только некого было просить о помощи.

Я погладила его узкие колени под юбкой. Томми прижался ко мне всем телом.

– Откуда у тебя этот костюм?

– Айна выбрала. Она помогла мне сбежать.

Я отстранилась:

– Сбежать?

– Айна лучше, чем ты думаешь. – Томми нахмурился: – Понять бы еще, почему полиция забрала Айну и Туяру!

Я резко села в постели:

– Их забрала полиция? Из-за Греты?!

– Айна сказала, она ни при чем. И я ей верю.

– А я – нет. – Я соскользнула с кровати.

– Зато Айна верила тебе.

Я хмыкнула:

– Точно. Настолько, что из-за нее меня выкинули со службы.

– И оберег не помог, – грустно заметил Томми. – Бедная Айна. Такая сильная – и такая наивная.

– Какой оберег?

– Ты что, его до сих пор не нашла?

Я силилась понять, но мне это не удавалось.

– Ее старинный шаманский амулет. Заячья лапа.

– Томми, так лапу мне подложила Айна?!

Томми вздрогнул от неожиданности, посмотрел удивленно:

– Ну да. На удачу.

Как же все запуталось! Я почувствовала себя страшно усталой. И мой телефон геройски погиб… Я встала, подошла к столу, подняла крышку лэптопа – странно, что его не забрали. Ввела Никин пароль. На экране открыто приложение Vogue – любимый журнал Ники, на который она много лет подписана – и на бумажную ежегодную версию, и на кастомизированную, цифровую. Открытое приложение демонстрирует одежду для беременных, героиня каждой съемки – сама Ника, подписчицы получают версию, где они сами и выступают в роли супермоделей. Надо же, как быстро среагировали – Нике только в среду сделали подсадку, а они уже ловко примерили беременность на Никину жизнь. Вот Ника на пробежке – животик, наверное, месяцев на пять. Красивый серый спортивный костюм, свободный, ничего нигде не сдавливающий. Вот синее нарядное платье, расширенное в талии. А вот мы с ней вместе – держимся за руки, идем по нашей улице, Ника одета в яркий комбинезон, похожий на тот, в котором я ее впервые увидела. Наши с Никой цифровые аватары выглядят очень счастливыми, улыбаются. Жизнь, которой уже никогда не будет.

Я вошла в фейслук – Ники там не было уже примерно восемь часов. Я ощутила тревогу. Никины друзья обычно знают о ней все: что она съела, что увидела. И вдруг – ничего…

Я обернулась к Томми:

– Томми… сколько ты меня здесь ждал?

– Всего минут десять. Дверь была не заперта, в доме никого не было.

– И ленты не испугался? – Что-то в его рассказе показалось мне странным.

– Наоборот. Я подумал, что буду тут в безопасности. Раз полиция уже натянула ленту. Кто сюда войдет?

– А если бы я не пришла?

Я огляделась вокруг. На журнальном столике – недопитая чашка с цикорием. Никина любимая, желтая, с фиолетовым ободком, она сама ее сделала. При виде этой чашки меня охватил холод. Ника не оставила бы ее на столе. Если бы ушла из дома сама.

И все свербело: а ведь Томми так и не ответил. Что он собирался делать, если бы я не пришла?

Страх за Нику гнал меня вперед.

– Томми, дашь мне свой телефон?

Он встал, послушно одернул на себе твидовую юбку. Проверил карманы, протянул телефон.

– Но если вставишь симку, нас засекут.

– Томми, быстро одевайся.

Он засуетился:

– Ты думаешь, Нику забрали?

– Думаю, да. Как Айну. Как Туяру.

– Почему? Они ведь даже не знакомы.

– Они знакомы с нами. Нам надо быстро отсюда уходить, пока не пришли и за нами.

– Куда же теперь нам идти?

– Сейчас соображу, подожди.

– Похоже, некуда. – Томми смотрел на свои колени, обтянутые подолом.

И я тоже смотрела. Есть в мужчине, одетом в юбку, что-то воинственное и уязвимое одновременно. Наверно, поэтому платье в мужском гардеробе так и не прижилось – мужчины не любят выглядеть уязвимыми. А жаль, это ведь так красиво.

В кармане у меня завибрировал телефон. Я вздрогнула, как будто по ноге пробежало насекомое.

Телефон Паука, конечно же. Он дрожал в моей руке, точно ему передалась трясучка звонившего. Ого, восемь новых сообщений, мимоходом отметила я. Какая страсть.

– Возможно, выход есть, – сказала я Томми.

– Какой? – Он поднял удивленное лицо.

Я перевела на экране стрелку и сказала Пауку:

– Если хочешь получить обратно свой телефон, спрячь нас.

– Тужься, тужься! – кричали женщины в белых халатах. – Дыши, дыши!

Тужься, дыши! Им хорошо говорить. Меня как будто танк переезжает – нет сил ни тужиться, ни дышать. Ничего нет, кроме невыносимой боли, кинжалом разрезающей тело.

– Папаша, что стоишь, как пень! Держи ее за руку, говори с ней!

Папаша? Чей папаша? Мама меня зачала, как и все современные женщины, в пробирке. Я никогда не видела своего отца. Даже не думала о нем. Так это же Томми, мой Томми. С лицом белее своего медицинского халата. С волосами, собранными в смешной хвостик. Как ему идет такая прическа… Я хочу спросить, почему медсестры называют его папашей, но не могу, только хватаю ртом воздух, как рыба. Впиваюсь Томми в руку так сильно, что его лицо искажает гримаса боли. Но мне-то больнее, мне можно… Я опускаю глаза вниз и вижу огромный живот, накрытый белый простыней. Делаю последнее усилие, чувствую пустоту и облегчение. А потом раздается крик, младенческий крик.

– Мальчик, – говорит одна из медсестер.

Томми кладет ребенка мне на грудь. Ника стоит в углу, плачет и улыбается. Держит за руку мальчика лет трех. Это же наш с ней мальчик! А вот – Лео и Руди. И Вера с Машей тоже здесь – с огромным букетом цветов.

Томми склоняется к подушке, целует меня в губы, и чувство счастья сменяется таким же острым чувством тревоги. Я – в другом мире. Джинсы у меня спущены до колен, свитер задран до шеи, зубы стучат от холода.

– Ада, ты в порядке? Ты что, уснула? Прямо во время?… Мне остановиться?

– Прости, прости, я просто очень устала. Не знаю, что со мной. Я здесь, с тобой, – забормотала я, прижимая Томми к себе. – Не останавливайся.