Цезарий Збешховский - Искажение

«Верх чист!»

«Низ чист!»

«Четвертое отделение, проверить личность беглеца!»

Мы снова спускаемся на первый этаж.

В кухне лежит мертвый мальчик, на вид лет шести. Вой склонившейся над ним девочки заглушает крики в наушнике. Приказ покинуть здание доходит до меня с некоторым опозданием.

Среда, 3 февраля, 02.00

Идти спать нам не позволили. Майор Вилмотс по очереди вызывает всех участников операции в кабинет Гиггса. «Юкка» завершилась успешно: застреленный перед домом мужчина — Джошуа Кальман. Майор, однако, не поздравляет нас, расспрашивая о подробностях. Думаю, все дело в убитом ребенке, а если точнее, в нашем молчании, поскольку каждому из солдат майор повторяет, чтобы тот не распространялся об «инциденте».

Я вхожу одним из последних, вытянувшись по стойке «смирно» напротив Вилмотса, который за столом командира базы Эрде чувствует себя как дома. Майор Гиггс и капитан Бек курят у окна. Вилмотс вглядывается в меня серыми глазами.

— Господин майор! — по уставу докладываю я. — Капрал Маркус Трент, девятая рота, взвод быстрого реагирования, третье отделение, по вашему приказанию прибыл.

— Вольно. Как долго вы служите в армии?

— Два с половиной года, господин майор. И полтора года в территориальной обороне.

— Вы помогли захватить пленного, капрал. Мы подозреваем, что это двоюродный брат того ублюдка, Эвана Гарсии. — Вилмотс продолжает сверлить меня взглядом. — Лейтенант Мерстрем доложил мне, как вы действовали. Тот в самом деле был вооружен, когда вы вошли в комнату?

— Так точно, господин майор.

— Почему вы не стали в него стрелять, а решили просто оглушить?

— Докладываю: когда я вошел в комнату, было темно. Террорист был дезориентирован: вероятно, его разбудил взрыв. Он целился полностью вслепую.

— Любой нормальный солдат, видя нацеленное на него оружие, всадил бы в него очередь из автомата. Поэтому повторяю вопрос: почему вы его не убили?

— Я оценил ситуацию и решил попытаться застичь его врасплох.

— И вы не боялись за свою жизнь?

— Не помню, господин майор.

— Все, капрал. Свободны.

Пятница, 5 февраля, 08.20

Душ после утренней зарядки. Джаред Дафни стоит под струей воды, раскачиваясь, словно страдающий аутизмом ребенок. Парни хлопают его по спине: «Водяная Блоха, не спи!», по очереди выходя в раздевалку. Мы молча одеваемся — вечерний патруль всерьез нас измотал.

Я сажусь на скамейку рядом с Дафни. У него дрожат руки, когда он завязывает ботинки. Я жду, когда остальной взвод побежит в казарму. Крикливая деревенщина.

— В чем дело, Джар?

— Ничего особенного, Маркус.

— Говори немедленно, блядь, что с тобой творится.

— Я убил человека. — Дафни обхватывает голову руками и замирает.

— Ты стрелял как снайпер, в самое сердце попал. Ты убил Джошуа Кальмана. На ближайшей поверке тебя наградят.

— Я не хотел его убивать. — Он начинает плакать. — Это всё мои руки и глаза. Они сами все сделали, чтобы точно попасть. Такой рефлекс, шеф. Я прицелился — и попал. Блядь, сам не знаю, почему в сердце. Я хотел его только ранить.

— Этот подонок не заслужил суда. Ты слышал о семье Зорана? Знаешь, почему парень покончил с собой?

— Не знаю, Маркус.

— Кальман отдал приказ убить его жену и ребенка, — без зазрения совести лгу я. На самом деле никто не знает, кто отдал тот приказ. — Он приказал выволочь обоих на улицу и застрелить прямо посреди селения.

— Правда? — Водяная Блоха смотрит на меня полными слез глазами.

— Да. И именно таких сволочей мы отправляем на тот свет. Ты спас многих людей, Джаред. Тебе следует гордиться, а не жалеть всяческое дерьмо.

Солдат спокойно встает, застегивает ремень и вперевалку идет к двери, но потом поворачивается ко мне и улыбается — кажется, впервые после операции «Юкка». Хороший знак. Я улыбаюсь в ответ.

— Спасибо, — просто говорит он и выходит.

Я решаю немного подождать — нужно за ним понаблюдать. Каждому солдату в такой ситуации полагается помощь психолога. Но в нашей армии ходить к «психу» считается позором, и сержант Голя решительно отговаривает от подобных визитов. А мне кое-что известно о жизни сумасшедшего, и я знаю, что лучше справиться самому, не прибегая к помощи целителей.

Порой, однако, когда душа трещит по швам, иного выхода просто нет.

Воскресенье, 7 февраля, 10.00

Сегодня мы с Усилем не на службе. Ковыряемся в Сети и болтаем о всякой ерунде, поскольку Петер никак не относится к числу гениев. Ему нравятся мотоциклы, особенно гоночные, а в свободное время он смотрит автомобильные катастрофы и смешные ролики, которые подобные ему мыслители от скуки заливают в Синет. Но в такое утро можно хоть немного отдохнуть, и это уже хорошо.

В нашу комнату заходит сержант Голя. Он бормочет что-то насчет того, чтобы мы привели себя в порядок, так как нам предстоит пойти прогуляться.

— Хочу вас кое с кем познакомить, — говорит он уже в коридоре.

— Что вы так улыбаетесь, сержант? — спрашивает Усиль.

— Увидишь.

Мы выходим из казармы. На улице тепло, пятнадцать градусов с лишним. Небо голубое как летом, прилично пригревает солнце. Мы направляемся к длинному зданию возле командования базы, где живут гражданские работники и переводчики. У дверей стоит сержант Крелл, который ругает на чем свет стоит какого-то солдата. Его правая рука висит на перевязи — он вывихнул ее, когда во время операции рухнула та чертова стена. Капрал Борн пострадал еще больше, лишившись двух зубов от удара кирпичом.

Крелл известен в роте своим вспыльчивым характером. Никто не завидует парням из четвертого взвода, когда они напортачат и пытаются увильнуть, — старый солдафон с места в карьер надлежащим образом именует их матерей, а хуи, которыми он их обкладывает, обладают воистину африканскими размерами.

— Как дела, Эд? Как рука? — спрашивает Голя.

— Да ничего, блядь, так себе. Завтра должны снять эту срань.

В здании у гражданских пахнет намного приятнее, чем у нас. Часть его обитателей — женщины, работающие на кухне, обслуживающие почту и занимающиеся кадровыми вопросами. Вряд ли их больше десятка, но, думаю, правят здесь именно они, не позволяя мужикам устроить свинарник. На одном из столиков даже стоит изможденный цветок.

Мы поднимаемся на второй этаж и сворачиваем направо. Я помню, что Зоран жил в этом крыле здания, и уже начинаю подозревать, почему так таинственно улыбался сержант. Но такого я не ожидал.

Голя стучит в дверь, и ему открывает миниатюрная брюнетка ростом метр шестьдесят, подстриженная почти под ноль. Темный пушок на голове, темные брови над большими глазами. Бледное лицо, словно слегка уставшее от недосыпа. Она с любопытством смотрит на нас.

— Добрый день, Неми, — вежливо кланяется Голя.