Цезарий Збешховский - Искажение

Водяная Блоха берет у меня бинокль с ноктовизором и вглядывается в темноту, водя им справа налево, будто в надежде увидеть что-то необычное — группу готовящихся к атаке повстанцев или стаю экзотических зверей.

— Видишь что-нибудь, Джаред? — от нечего делать спрашиваю я.

— Не знаю, шеф, — неожиданно отвечает он; зрение никогда его не подводит.

— Как это — не знаешь?

— На двенадцать часов, чуть вверх. — Он показывает на точку напротив нашего поста.

Сперва в густом мраке не разобрать подробностей — глазам приходится привыкнуть к зеленому свечению, чтобы понять, о чем говорит Дафни. Но затем я замечаю, что по склону Отортена ползет нечто вроде туманного пятна, которое слабо поблескивает и постоянно меняет форму, скорее похожее на оптическую иллюзию, чем на нечто реальное.

Я протягиваю бинокль Балларду, но тот отрицательно качает головой — он видит лишь черную муть, так же как Пурич и Гаус. Когда бинокль возвращается ко мне, я уже сомневаюсь, что там вообще что-то было. Водяная Блоха явно нервничает и долго всматривается в ночь, пытаясь пробиться сквозь ее завесу. Но в конце концов все мы замечаем свет.

Над пустыней вспыхивает светящийся шар. Размеры его оценить трудно, поскольку трудно оценить расстояние. Объект напоминает раскаленный мяч, который сперва висит неподвижно, а затем начинает плясать в темноте.

То и дело меняя цвет с белого на голубоватый, он быстро перемещается из стороны в сторону, то зигзагообразно снижаясь, то снова взмывая вверх. Я связываюсь с сержантом Голей, хотя знаю, что тот сейчас спит. Он принимает мое сообщение и, не говоря ни слова, бежит к нам из здания инженеров, до которого около ста метров.

Еще стоя на верхушке лестницы, он замечает «светлячок». Я протягиваю ему бинокль, но светящийся шар исчезает столь же внезапно, как и появился. Сержант приказывает нам выпустить ракету. Магниевая вспышка отбрасывает беспокойные тени, длинные очертания камней и растений.

В радиусе двух километров не видно ни единой живой души.

— Есть идеи, что это за хрень?

— То же, господин сержант, что выгнало людей из Кумиша, — не задумываясь, отвечаю я. — Оно напоминало шаровую молнию. Мы со старшим рядовым Баллардом видели полосы на стенах, которые могли остаться после ее прохода.

— В Кумише?

— Да, господин сержант. Я пытался вам об этом сказать перед тем, как мы пошли на разведку в ту гребаную школу.

— Многие ученые сомневаются, что шаровые молнии существуют. Нам, можно сказать, повезло — это крайне редкое явление, — вмешивается Крис. — Но я вижу одну небольшую проблему.

— Какую проблему, Баллард?

— Шаровые молнии возникают во время грозы. А небо не слишком похоже на грозовое.

Наступает неловкая тишина. Все смотрят на черное небо, усеянное тысячами звезд — безразличные точки, в которых нет ни добра, ни зла.

— Оставайтесь на посту и в случае чего сразу же вызывайте меня.

— Так точно, господин сержант!

— Надеюсь, это устройство, — Голя показывает на «окулюс», — записало все представление. Завтра проверим записи с камер.

Мы остаемся одни. Парни расспрашивают меня про Кумиш и пытаются найти ответ на вопрос сержанта: что это за хрень? Я не особо распространяюсь, не желая сеять панику и осложнять им службу, которая и без того будет нелегкой. А может, хотя мне и трудно в этом признаться, я боюсь, что меня примут за сумасшедшего, и я потеряю их уважение.

— Я трус, — шепотом говорю я Балларду.

— Почему, Маркус? Потому что не рассказываешь нам всего?

— Да, не рассказываю. И поступаю так, блядь, из-за страха за свою репутацию.

— В жопу репутацию! — отвечает Баллард. — Я подтвержу им все, что ты скажешь. Парни вовсе не дураки. А если кто-то не поверит, это только его проблемы.

До того, как нас сменят, осталось два часа. Вполне хватит, чтобы сбросить бремя.

И я начинаю свое повествование.

Воскресенье, 26 июня, 12.20

Почти вся суббота у нас ушла на обустройство палатки. Мы поставили перегородки, соорудили из поддонов и досок столики и шкафчики, а первым делом собрали чертовы каркасы, чтобы не спать на бетоне. Повсюду тянутся провода удлинителей. Те, у кого были лампочки, приспособили их возле коек. У входа мы даже поставили потрепанный кондиционер, а в нескольких углах — солидных размеров вентиляторы. Жить можно.

В воскресенье мы с утра опять принялись отгораживать наши отсеки от узкого прохода, делящего палатку на две части. Некоторые решили без этого обойтись, другие повесили коричневые одеяла, чтобы их «спальня» не превращалась в театр для проходящих мимо товарищей. Гаус, естественно, этим не ограничился — он соорудил для своего отделения третью стенку с дверью на петлях, а нам, капралам из первого взвода, и еще нескольким четверкам за небольшое вознаграждение помог изготовить аналогичную конструкцию.

— Хорошо, что в первую ночь мы свалились от усталости, а то от храпа и пердежа можно было бы с ума сойти, — подытоживает Водяная Блоха, оглядывая новоиспеченную «комнату». — Теперь можно немного расслабиться.

— Ну и кто тут мастер? — спрашивает Гаус.

— Ты, конечно. Что бы мы без тебя делали?

Я улыбаюсь, глядя на их препирательства через кривое входное отверстие.

В каждом отсеке стоят две двухъярусные койки и что-нибудь для сидения. Вбитые в плиты гвозди играют роль вешалок для одежды и оружия. Гаус повесил даже несколько полок. Над койками солдаты приклеили то, что считали для себя самым важным — фотографии близких, сисястых манекенщиц, Иисуса Христа.

— Если в вас угодит зажигательная бомба, то вы из-за этих стенок не сумеете выбраться и все сгорите, — говорит сержант Голя, остановившись позади меня.

— Может, и не угодит, сержант, — отвечаю я.

— Ну ты и оптимист, Маркус, — удивляется Голя. — Впервые слышу.

— Как раз наоборот.

— Идем со мной, надо поговорить.

Мы прислоняемся к стене в углу базы, недалеко от прожектора, освещающего ночью подъездную дорогу. Сержант достает пачку сигарет, покрепче моих — настолько, что я предпочитаю не угощаться и достаю свою, красную.

— Я хотел сказать тебе, Маркус, что признаю свою ошибку. Я не послушал тебя, когда ты пытался предупредить меня об опасности. — Он смотрит мне в глаза. — Может, если бы я тебя послушал, несчастье в Кумише не случилось бы и я не потерял бы столько людей.

— Не говорите так, сержант. Этого мы не знаем.

— Ты прав, оставим «если бы» пидорам с телевидения. Но я чувствую, что напортачил, и не хочу, чтобы такое повторилось, понимаешь?

— Думаю, да.

— Ты должен докладывать мне обо всем. От этого может зависеть чья-то жизнь.

Я слегка удивлен, но не шокирован. Когда мы были в гостях у лейтенанта Остина на базе Эрде, Голя старался меня поддержать. Он не из тех, кто пренебрегает правдой. У него просто нет времени на оттенки серого.