Эрве Ле Теллье - Аномалия [litres]

Несмотря на разделяющую их пропасть – тридцать три года, опционы на два миллиарда долларов и ослепительно-белые зубы, – они оба слишком часто называют друг друга по имени, что придает их беседе изысканный оттенок язвительного лицемерия. Говори они на каком-нибудь романском языке, они бы уже перешли на “ты”. Словно аристократ, провозгласивший себя приятелем своего садовника, Прайор убедил себя в этой вымышленной дружбе, но Джоанну на мякине не проведешь. Она прекрасно угадывает в ухмылке Прайора не поддающийся описанию неистребимый дух южанина, улавливает все мельчайшие красноречивые симптомы и нюансы, пропитавшие межрасовые отношения, ей хорошо знакома эта неподдельная искренность, с которой состоятельная белая дама с безупречной укладкой одаривает своего чернокожего шофера самой обольстительной улыбкой, убийственной улыбкой благорасположенности, от которой так и веет надменной уверенностью в изначальной неполноценности этого потомка рабов, ядовитой улыбкой, не изменившейся ни на йоту со времен “Унесенных ветром”, – все свое детство Джоанна наблюдала, как она проступает на напудренных лицах белых клиенток ее мамы-портнихи.

Однажды – двадцатый век подходил к концу – после уроков, когда маленькая Джоанна ждала школьный автобус, перед ней остановился черный лимузин, заднее окно с тонированными стеклами опустилось, и одноклассница пригласила Джоанну в машину, радуясь, что сможет провести с ней еще несколько минут.

– Конечно, Джоанна, – подбодрила ее мать подружки, – садись, мы сделаем небольшой крюк, чтобы довезти тебя до дому, ничего страшного.

“Ничего страшного”. Все понятно, мать скрепя сердце уступила просьбам дочери. Девочка забралась к подруге на заднее сиденье большого немецкого седана.

Дама за рулем, желая показать, как она хорошо воспитана, решила поддержать разговор:

– Ну, Джоанна, кем ты хочешь стать? Ну не портнихой же, как твоя мама, надеюсь?

Джоанна не ответила. Вернувшись домой, она бросилась к матери со слезами на глазах, крепко обняла ее, потом вытащила свои тетрадки. Одна-единственная высокомерная фраза только что превратила ее в самую благодарную дочь и самую прилежную ученицу.

Двадцать лет спустя Джоанна не забыла, откуда она и куда идет. А главное, она прекрасно понимает, что в этой истории с гептахлором, с которым работают в основном женщины, и почти все цветные, боевитая чернокожая адвокатесса собьет прицел и сдержит напор оппонентов. Прайор, во всяком случае, очень на это рассчитывает. Джоанна догадалась, что он так упорно настаивал на том, чтобы именно она была его адвокатом, что “Д&Л” пришлось ее нанять, несмотря на высокие запросы, хотя она надеялась, что этим их отпугнет; ей сразу же дали клиента, одного-единственного – “Вальдео”. Более того, адвокатское бюро, где это видано, сразу возвело ее в ранг partner .

Большие окна в офисе Прайора на верхнем этаже небоскреба тридцатых годов выходят на реку Делавэр. Даже в ее присутствии Прайор не может удержаться и ходит взад-вперед по комнате с довольным хозяйским видом, притворяется, что забыл обо всем и просто любуется видом на реку, скрестив руки и вздернув подбородок а-ля Муссолини. И всякий раз Джоанна терпит эти сеансы показушной медитации, тем более что их тут двое из одной адвокатской фирмы, а значит, каждая минута их рабочего времени обходится клиенту в сотню долларов. Как-то раз она все-таки решилась напомнить ему об этом. Прайор тогда выскреб из своей памяти округлую циничную фразу: если бы деньги не стоили так дорого, мы бы не придавали им такого значения… Прайор это не сам придумал, но он любит цитаты. В мире топ-менеджеров, где любая литературная культура неуместна, он превратил ее в мощный инструмент символической власти. Поэтому, когда замаячила угроза уголовного процесса по делу о гептахлоре, инсектициде, запущенном в производство до проведения надлежащих испытаний, и совет директоров начал проявлять первые признаки беспокойства, Прайор блестяще отмел принцип предосторожности: “Дорогие коллеги, я часто думаю о прекрасной поэме Ральфа Уолдо Эмерсона, которая заканчивается такими словами: «Не иди туда, куда ведет дорога. Иди туда, где дороги пока нет, и оставь свой след». Так что да, в бесконечной борьбе за возможность накормить человечество мы оставили свой след”.

Гептахлор… Джоанна сидит сейчас в офисе Прайора из-за этого вещества, мешающего некоторым насекомым преодолевать личиночную стадию. В начале двухтысячных “Вальдео” синтезировал его, но с тех пор патент перешел в собственность государства, и гептахлор производят теперь и другие компании. Выяснилось, что это не просто чрезвычайно канцерогенное соединение, даже в слабых дозах, но и эндокринный разрушитель. Адвокатская фирма Остина Бейкера подала class action [9], и “Вальдео”, скорее всего, придется выложить сотни миллионов долларов.

– Шон, давайте перейдем к делу, если не возражаете. На сегодняшний день шестьдесят пять больных обвиняют “Вальдео” в непредосторожности, и я не исключаю, что это нам дорого обойдется.

Джоанне очень нравится неологизм “непредосторожность”, подразумевающий отсутствие преднамеренности, ей также весьма по душе местоимение “нам”, показатель того, как близко к сердцу ее контора принимает интересы клиента.

– Скажите мне, Шон, – продолжает она, – сможет ли Остин Бейкер представить доказательство того, что в “Вальдео” знали о вредности вещества и скрыли этот факт от людей, которые с ним работали?

– Не думаю, что это им удастся.

– Если вам зададут подобный вопрос в суде, отвечайте что угодно, кроме “не думаю, что это им удастся”. Он сформулирован достаточно провокационно, я бы точно заявила протест. Для начала повторите, что вещество абсолютно безвредно.

– Конечно безвредна. Клинические тесты, проведенные нами в свое время, противоречат независимым исследованиям, на которые ссылается Остин Бейкер.

– Прекрасно. Но лучше все же повторить. Это будет слово одних экспертов против слова других, Шон. Проблема в вашем бывшем инженере Фрэнсисе Голдхагене. Он уверяет, что “Вальдео” не учла анализы, доказывающие вредоносность гептахлора.

– У нас возникли сомнения, и мы решили не принимать во внимание эти заключения. Кроме того, мы собрали сведения о его личной жизни и готовы доказать, что он склонен лгать, по крайней мере своей жене.

Адвокат вздохнула. Процесс, выигранный такими методами, рано или поздно повредит имиджу фирмы. Но проиграть его в краткосрочной перспективе тоже не вариант.

– Я не хочу его дискредитировать таким образом. “Вальдео” это славы не прибавит, да и юстиции тоже.

– Знаете, Джоанна, юстиция – как материнская любовь, хороша в меру… Кстати о семье, Джоанна, как ваша сестра?