Пол Тремблэй - Кантата победивших смерть

Рамола пытается представить себе успешную операцию с извлечением здорового ребенка и что будет потом. Но, кроме привязанной к кровати умирающей подруги, ничего не видит.

Что делать? Я не хочу. Я не могу.

Как я с этим справлюсь?

Сначала Рамола рассекает клейкую ленту между щиколотками и раздвигает ноги Натали. Та не шевелится.

Рамола протирает лицо подруги влажными салфетками и кухонным полотенцем. Осторожно надев резинку на затылок Натали, прикрывает ее нос и рот малярной маской. Натали не двигается.

Рамола складывает в мешок для мусора использованную ленту, грязные полотенца, срезанные ножницами легинсы, нижнее белье и синюю рубашку. Обрызгав тело Натали и постель антисептиком из баллончика, Рамола возвращается на кухню, стаскивает перчатки, еще раз моет руки и надевает последнюю пару латексных перчаток.

Она обкладывает грудь и ноги Натали найденными в бельевом шкафу простынями и полотенцами, концы заправляет под бедра. Последние два полотенца, оставленные на кухонном стуле, послужат подушкой, на которую Рамола положит ребенка для осмотра.

Рамола не сможет выполнить операцию, стоя на полу, не дотянется. Она задерживается у изножья кровати, наблюдает, как поднимается и опускается прикрытая грудь Натали. А что если просто постоять здесь, ничего не делая, и подождать, пока грудь не перестанет подниматься и опускаться? Никто ведь не узнает.

Нет, она не сможет. Рамола стоит, смотрит. Дом поскрипывает и погромыхивает, такие звуки он приберегает для минут одиночества.

На мысленной белой доске мешанина из зачеркнутых слов, кружков, стрелочек, подтирок. Порядок инструкций практически невозможно соблюсти.

Рамола забирается на кровать. Колени проваливаются в матрас. Живот Натали слегка подается вперед. Угол для начала операции не самый лучший, вес тела давит на ребенка. Каждое движение Рамолы вызывает сотрясения матраса, от которых колеблется тело Натали. Надо было исхитриться и связать ее на полу. Теперь уже поздно.

На кровати, между краем матраса и левой ногой Натали, лежит прямоугольная пластмассовая коробка. Внутри — полотенца для рук и ножи. Рамола берет охотничий нож. Ручка кажется слишком легкой. Грубый, непослушный инструмент.

Рамола шепчет: «Извини, но…» Она останавливается, прежде чем успевает сказать «я не могу».

— Ладно, — говорит она вместо этого, наклоняется вперед и ждет, когда матрас перестанет дрожать.

Она упирается левой ладонью в середину живота Натали, надавливает. Ребенок реагирует на внезапный нажим.

— Порядок, — произносит Рамола, на этот раз не для Натали, и неуверенно приставляет острие страшного ножа к коже в точке планируемого разреза. Когда Рамола начинает вести лезвие вправо, раздается сдавленный тихий стон, который можно принять за вой ветра за окном, стон перерастает в неровный крик, туловище Натали дергается в конвульсиях.

Рамола убирает нож, отшатывается назад, налетев поясницей на край задней спинки кровати.

— Прости меня! — кричит она и швыряет нож в стену. Он отлетает от стены и со стуком падает на деревянный пол.

— Пожалуйста, не заставляй меня это делать.

Рамола расхаживает у задней части кровати.

«Готова ли ты всегда быть со мною? Отныне и навсегда».

Рамола взбирается обратно на кровать. Одна ладонь на животе Натали, во второй — охотничий нож. Дыхание Натали почти неуловимо.

Рамола заканчивает начатый разрез. Прежние крики и стоны Натали звенят у нее в ушах, как если бы звучали прямо сейчас.

Освещение в комнате никудышнее. Матовый плафон под потолком, дополнительная лампа и «фонарик» на телефоне не дают достаточно света. Слишком много крови. Рамола меняет ножи. Меняет еще раз, и еще, и еще.

Воображаемая лекционная доска пуста. Пустота ширится, превращается в бесконечную белую бездну, в которой не грех и потонуть.

Показалась толстая фиброзная мышца матки. За колебаниями груди Натали невозможно уследить из-за шатания матраса. Может, она уже перестала дышать, в то время как ее стоны и крики все еще звенят в голове Рамолы??

Сколько времени Натали уже мертва? Как давно покинула этот мир? Сколько минут пробежало на четырехминутных часах?

Рамола работает так быстро, как может. Ножи сопротивляются использованию не по назначению. Пальцы дрожат, скрючиваются от судорог.

Сделан последний разрез.

Ножи больше не нужны.

Рамола достает ребенка.

Ребенок — девочка. Кожа серая, как у призрака.

Рамола и ребенок не дышат.

Девочка плачет.

Это не сказка. И уж тем более не такая, где все подчищено, причесано или диснеефицировано, бескровная во всех смыслах слова, населенная чудовищами — что животными, что людьми — с подстриженными когтями и удаленными клыками, в которой детей не трогают или всегда спасают, а жестокая истина жестокой жизни если не потеряна полностью, то затушевана, причем преднамеренно.

Нет, это не сказка. Это — кантата.

Подъем уровня мирового океана вступил в сговор с необычайно высокой приливной волной и бурей, бушующей в Англии и Шотландии. Река Тайн вышла из берегов и затопила набережную Ньюкасла. Больше всего пострадало низовье между мостами Тайн-бридж и Миллениум-бридж, паводок поднял уровень воды на полтора метра. Дороги размыло. Десятки компаний закрылись, из домов пришлось эвакуировать сотни людей. Во время ливневого паводка утонули четыре водителя и человек, делавший пробежку. Вода две недели держалась на самом высоком уровне за всю историю города.

Хотя наводнение вызвало хаос и в родном городе Лили Саут-Шилдс, она с очаровательной непосредственностью, свойственной только десятилетним детям, возмущена исключительно тем, что школьная поездка в замок Ньюкасла была отложена на два месяца. Вообще-то замок Ньюкасла даже с натяжкой не заслуживает звания самого любимого. Для замка или форта он не такой уж большой, Адрианов вал и римский форт Арбея (и тот, и другой находятся в Саут-Шилдсе) куда внушительнее и способны вызывать благоговейный трепет.

Лили привлекает обитающее в замке существо, которое она хочет показать своему сопливому приятелю Роберту. Тот не верит, что оно взаправдашнее.

Бедняжка миссис Брель и не успевающая за всеми уследить провожатая миссис Бадден (хлопотливая мама Гэри, называющая сына Гэрибенком) по горло заняты классом. Как и скучный гид, одетый римским, англо-саксонским или норманнским солдатом, — кем именно, Лили так и не поняла. Девочка не слушала, когда тот представлялся, и честно говоря, срывающийся голос и прыщи на лбу, плохо вяжущиеся с обликом бравого воина, действуют ей на нервы.