Ника Светлая - Мир падающих звезд [litres]

Стемнело, ночь прогнала Арктура с улицы, и он вернулся в дом. Ужин был почти готов, оставалось лишь накрыть на стол. Внутри витал аромат мясного бульона и пряных трав. Леда и Поллукс были на кухне и в помощниках не нуждались. Мирах читал сказки детям. Остальные сидели по комнатам. Все жили на первом этаже, второй пустовал. Арктуру было не по себе среди пустых комнат наверху, поэтому он остался расхаживать внизу. Дверь одной из комнат была распахнута, внутри стояла просторная двуспальная кровать. Стены покрывали страницы из книг, на которых черным углем были нарисованы портреты. У художника чувствовался свой стиль – грубые росчерки, резкие линии. Много незнакомых лиц, но в большой картине в центре Арктур узнал Кастора, а в другой, в углу, разглядел знакомый вздернутый нос Леды. Парня так поразили рисунки, что он не заметил, как без стука ввалился в комнату. Фомальгаут и Альдерамин весело за ним наблюдали.

– Это он рисует, – кивнул Альдерамин на друга. – Видишь, я бы так не смог. – Он поднял кверху правую руку – на ней не доставало двух пальцев. И как Арктур сразу не заметил? По всей видимости, мужчина скрывал дефект.

– Извините, что вторгся без приглашения, просто картины… Они великолепны.

– Это наброски, я не учился рисовать, да и красок у меня нет, – засмущался Фомальгаут. Он провел рукой по бороде и сложил руки в замок.

– У него талант, но он не признается. А ты проходи, садись в кресло, покажу, как он рисует моих зверей. – Альдерамин достал стопку страниц из словаря.

Арктур уселся в кресло и только сейчас заметил несколько клеток на полу. В одной копошился большой заяц, во второй – серая мышь, а в третьей – еж.

– Я их в лесу нашел еле живых, принес домой, вылечил, выходил, теперь они позируют Фомальгауту, – рассмеялся Альдерамин.

Арктур провел остаток вечера перед ужином в комнате художника и ветеринара. Они смеялись и вели себя так, будто в мире не существовало отдела ПЭ, смертельных болезней, диких зверей. Они наслаждались жизнью, общением и творчеством. Но как только покинули комнату, настроение испарилось, исчезла легкость в словах и движениях. Альдерамин и Фомальгаут по-прежнему шутили и переговаривались между собой. Казалось, что они очень близки.

За окном бушевал ветер. На столе стояли тарелки и кружки, тонкой струйкой поднимался пар. Поллукс и Леда были заняты детьми, Крокус постоянно норовил что-то уронить или пролить. Остальные помогали Кастору – тот опять практически отказывался от еды и просил налить суп в крошечную чашку. Мирах помог ему занять стул, Альдерамин подал еду в нужной посуде.

Арктур смотрел на всех внимательно, ловил каждый жест, взгляд. На него же никто не обращал внимания. Возможно, Леда уже сообщила, что парень уйдет утром. А он еще раз убедился, что никогда не смог бы стать частью этого сообщества.

После ужина все дружно убирали со стола, а потом расставляли стулья полукругом. Кастор расположился в единственном кресле, вокруг мельтешили дети. В центре полукруга установили табурет – тот самый, который разбил Арктур. Кто-то умело его отремонтировал, и он снова служил своей маленькой хозяйке.

– Сегодня у Лилии концерт, – пояснила Леда.

В этот вечер девочка читала стихи, забравшись на табуретку. Эта картинка умиляла и вызывала у Арктура чувства неудобства, замешательства и даже смущения. Он не привык к такой искренности, к эмоциям, которые через край плещут из маленького ребенка. Растрепавшиеся хвостики, слишком длинное платье, чтобы носить, да не сносить, широкие рукава, подвернутые на два раза. А из рукавов торчат худенькие ручки, которыми она ловко, словно дирижер, размахивала в такт стихам.

На последних строчках она три раза ударила кулачком в воздух. Дальше Арктур перестал слышать и разбирать слова, просто наблюдая за танцем на стульчике.

Закончив, Лилия поклонилась и ловко соскочила с табурета. Все дружно захлопали в ладоши. Леда сидела рядом с Арктуром и толкнула его локтем в бок, чтобы тот тоже начал аплодировать. Парень быстро сообразил, что огорчать Лилию ни в коем случае нельзя, иначе снова начнется концерт горя и печали.

Свободную сцену немедленно решил захватить Крокус, но он был гораздо ниже Лилии и никак не мог совладать со стулом. К нему подошел Поллукс, взял на руки и понес в сторону, но мальчишка заверещал, замотал головой, беспорядочно дрыгая руками и ногами.

– Не надо, Поллукс, не надо! Оставь его. – Леда вскочила, и названный брат посмотрел на нее с тоской и сожалением. Он отнес малыша обратно и поставил на стул. Ребенок начал громко и невнятно что-то говорить. Арктур знал, что у детей страдает дикция, но, как ни прислушивался, не мог разобрать ни единого слова – одно гуканье младенца. Видно было, как Крокус старается, пытается жестикулировать, наклоняет голову и тянет «а-а-а».

– Он не говорит. Совсем, – шепнула Леда, наклонившись к Арктуру, и он почувствовал, как от нее исходит приятный нежный аромат мяты. – Травма при родах или что-то внутриутробное. Точно не знаю, но он не говорит и многого не понимает. Однажды мы его потеряли в лесу. Крокус просто вышел из дома и пошел куда глаза глядят. Мирах его нашел, слава богу. Он опытный следопыт. С тех пор я не спускаю с мальчика глаз, но он так и норовит уйти от нас, будто не желает быть обузой, хочет сбежать. Иногда мне кажется, он понимает что-то большее, чего мы с тобой понять никогда не сможем.

«А-а-а, у-у-у, ны-ны», – тянул мальчик, наклоняясь и выгибаясь всем телом.

Арктур почувствовал, как давят ребра, будто сжимаются тисками с двух сторон, выдавливая из тела душу. Тошнота подкатила к горлу, но тут мальчик закончил, и все стали хлопать. Поллукс снял малыша со сцены и посадил себе на плечи.

– Давайте устроим чаепитие, а потом кому-то пора спать, – скомандовала детям Леда и обратилась к Арктуру: – От чая с мятой всегда становится легче. Хотя тебе завтра станет легко, когда ты нас оставишь.

Все расселись за столом, и аромат мяты из большого чайника поднялся кверху, расползаясь по потолку. Арктур чувствовал неловкость, все молчали, будто воды в рот набрав. Только Лилия говорила без умолку: про бабочек, про радугу, про снег, который будет скоро, но на самом деле не скоро, про грибы, про белок, про рассвет и закат. И все кивали ей, поддакивали и не смели перечить. Арктур ухмыльнулся: «А ведь правда – Лилия здесь самая главная». Потом он представил, как она лежала с лихорадкой, а Кастор, Поллукс и Леда искали лекарство, чтобы ее спасти, рисковали, готовы были пожертвовать жизнью. И он опять утонул в мыслях.