Артем Углов - Предел прочности. Книга четвертая [СИ]

- Какое дуло к виску? – бывшая старшая услышала обрывок фразы. – Воронов, я чего-то не знаю?

О нет, сейчас начнут играть старые песни на заезженной до дыр пластинке, и снова Воронов крайний, и снова виноват. Но все обошлось: Луцик отвлек Ли глупым вопросом, Авосян загородил широкой спиной, а Мэдфорд во всеуслышание объявил:

- Дамы и господа, а не отметить ли успешное завершение дела? Пришла и наша пора пить шампанское.

- Да! – одиноко рявкнул великан, послышались жидкие хлопки.

Народ вокруг загомонил: кому через три часа на дежурство заступать, а у кого изначально имелись другие планы. Нагуров осторожно предложил перенести мероприятие на выходные.

- Хорошо-хорошо, встречаемся субботу, но всем быть в строгом порядке, - неохотно согласился виновник торжества.

Вот и все… Народ стал расходится, разделившись на мелкие группы по интересам. Заметно поредела и компания напротив: основная часть покинула поляну вместе с Потоцким, которого подоспевшие медики вывезли на парящих носилках, осталось лишь несколько парней и девчонок, допивающих шампанское и дожевывающих бутерброды под зонтиком. Этим, похоже, было все равно, что отмечать: победу или поражение. Уже неслись над зеленой травой веселые голоса, звучал женский смех.

Мне тоже пора, такси ждет у центрального входа, но, вселенная, до чего же не хочется возвращаться в осеннюю хмарь, с ее пронизывающим ветром. Просто стоять и щурится под лучами ласкового весеннего солнышка, ощущая кожей долгожданное тепло. Казалось бы, такая малость способна сделать человека счастливым. Прикрыть веки и расслабиться, почувствовать звуки и запахи окружающего мира, радующегося приходу лета. Стоять и дышать, ни о чем не думая, выкинув из и без того дырявой головы вечные хлопоты и заботы. Успеется и про брата вспомнить, и про безумие, и Организацию, пропади пропадом она сама, с ее многочисленными секретами.

На солнце надвигается тень и мигом становится холоднее. Открываю глаза и вижу громадную фигуру великана, закрывшего собой часть неба.

- Надо идти, - басит Герб.

- Надо, - соглашаюсь я с неизбежностью. Засовываю руки в карманы и делаю вдох полной грудью, впитывая ароматы весеннего луга. Глупо это все: как ни старайся, впрок не надышишься.

- Скажи, Герб, - спрашиваю у великана, - какой смысл было Мэдфорду рисковать? Судьба Альсон ему глубоко безразлична, как и честь третье группы, о которой все только и делают вид, что пекутся, и вдруг такой акт самопожертвования. В чем причина?

- Без понятия, - признается великан.

- Неужели даже мыслей нет по поводу? Ты Мэдфорда больше моего знаешь.

- А толку-то… Я себя всю жизнь знаю, а на днях такое отчебучил…

- Герб, только снова не начинай.

- Повел себя, как ревнивый подросток.

- Герб, честное слово, задолбал!

На приятеля накатил очередной приступ покаяния, а это значит, вмешиваться и прерывать бессмысленно: пока по третьему кругу не выскажется, не успокоится.

- Я когда Лиану на больничной койке увидел, маленькую и беспомощную, внутри все перевернулось. Сердце в комок сжалось, захотелось подойти и обнять. Я же знаешь сколько ее не видел и не разговаривал, соскучиться успел. Думал и она тоже, а когда шаг сделал – понял, даже не смотрит. Словно не было всех этих лет, словно я пустое место, воздух рядом с тобой, бесплотный дух. Понимаешь, даже взглядом не удостоила… Ну и бездна внутри разверзлась, не понимал, чего говорю, чего делаю. Со мною по пьяни такого не бывало, а тут вдруг накатил бред горячечный. Готов был пришибить тебя на ровном месте, - кулак Герба с силой впечатался в широкую ладонь, наглядно демонстрируя сказанное.

- Но ведь не пришиб.

Великан смотрит на меня с грустью:

- Как любит говаривать отец: не стоит недооценивать намерения, их с действием разделяют секунды. Уж в чем-чем, а в психологии мой пап а знает толк, как никто другой.

Ох уж мне этот пресловутый пап а, который разбрасывался родными сыновьями, что залежалым товаром в день распродажи. От младшего Левона едва не отрекся, который по глупости и малолетству связался с бандой, Герберта за ослушание лишил всех средств к существованию, но что хуже всего – запретил общение с родней. Для великана, сызмальства привыкшего к большой семье, и знавшего каждую троюродную тетушку в лицо, подобное наказание сродни пытки. Он всегда был частью многовекового дерева со своими устоями и традициями, одной из веток на могучем стволе, и вдруг отломали, выбросили прочь. Герб теперь даже с родной матерью общался путем тайной переписки, опасаясь навлечь гнев главы клана на бедную женщину. Лишенный привычной поддержки семьи великан сходил с ума, но не как я, с глюками и ложными воспоминаниями, а по-своему, накручивая нервы до предела и срываясь.

Альсон… кается он… Да не в мелкой проныре дело, вернее не в ней одной. Права Валицкая, когда раз за разом повторяла на лекции: ищите проблемы в семье, там таятся корни всех бед. Из-за таких вот пап а и мам а , из-за таких вот родителей, которые берутся судить, но не способны разобраться в собственных поступках. Удели чуть больше внимания детям, и тогда, может статься, младший не оказался бы в пустоши, в забытой богами дыре под названием Ла Сантэлло, а старший не бросился бы его спасать, в нарушение запретов. Намерения и поступки… легко за них судить, особенно когда чужие.

«Молодец, Петр, это ты хорошо придумал, начал мыслить прямо-таки Библейскими масштабами о всепрощении», - тоном Валицкой произносит внутренний голос. – «Начал хорошо, а кончил плохо, обвинив во всем родителей, чужих людей, которых в жизни никогда не встречал. Судить херово, и тут же осудил – браво, маэстро логики!»

- Дерьмо, - не выдерживаю, плюю под ноги.

- Ты чего? – удивляется великан.

- Гребаная Валицкая.

- Она-то здесь причем? – не понимает приятель.

- Бесит, - честно признаюсь я на родном языке.

Если бы ты знал, как она меня бесит.

На следующий день состоялась встреча с Томазо Фалькони, из-за чего диспетчерская была вынуждена досрочно прервать наше с Мозесом дежурство. Точнее поздний завтрак, потому как к патрулированию мы даже не приступили, заскочив первым делом в местную забегаловку.

- Ну вот, теперь без работы останусь, - Мо сделал вид, что расстроился. Его отзывали вместе со мной, только вот сомневаюсь, что напарника сие событие могло искренне опечалить. Семь часов бесконечного патруля того точно не стоили. Скорее расставание с фаршированным карпом было тому причиной, но Мозес человек опытный, не растерялся, попросив завернуть еду на вынос. А на обратном пути вовсю мурлыкал похабную песенку про рыжую Мариэтту, большую любительницу задирать подол. Не иначе, успел запланировать поход по шлюхам, вот только рыбу доест. Хорошо, когда перспектива ясна и понятна, и плохо, когда впереди сплошной туман.