Ким Робинсон - Министерство будущего [litres]

– Экотуризм такой?

– Можно и так сказать, но пассажиров всегда немного – пара-другая человек. Ученые-любители. Деньги от экскурсий жертвует Всемирному фонду охраны дикой природы и похожим группам.

Мэри приготовилась сказать что-нибудь уважительное.

В дверь тихо постучали.

– Входи!

Дверь открылась, с порога робко кивнул щуплый человечек. Лысоватый, нос крючком, моргающие голубые глаза неуверенно бегали от Фрэнка к Мэри и обратно.

– Арт, это моя знакомая Мэри Мерфи, она руководит Министерством будущего в нашем городе. Мэри, Арт – хозяин и пилот «Небесного клипера». Аэростата, дирижабля… как правильно?

– Дирижабля, – с легкой улыбкой ответил Арт. – Но, если хотите, можете называть его аэростатом. Так многие делают. В ходу больше термин «воздушный корабль» – чтобы не было путаницы.

– И ты возишь людей смотреть на диких животных.

– Вожу.

– Мы с Мэри не так давно ездили в Альпы, видели стадо горных коз и сурков.

– Молодцы. Полагаю, вам понравилось.

– Это правда, – вставила Мэри, подключаясь к беседе.

– И много раз вы бывали в Альпах? – спросил ее Арт.

– Не так уж много, – призналась Мэри. И не всегда по своей воле, хотела добавить она. – Хотелось бы чаще.

«Но не для того, чтобы прятаться от убийц», – про себя закончила она мысль.

Мэри показалось, что невысокий человечек услышал не высказанные вслух мысли или, может быть, заподозрил неладное по крохотным паузам между высказываниями. Он наклонил голову вбок, обменялся любезностями с Фрэнком и попросил его вывести на экран список уборщиков на текущую неделю, чтобы добавить в него свое имя. После чего поклонился Мэри и юркнул за дверь.

Наступило молчание.

– Он мне нравится, – сказал Фрэнк. – Классный парень. Помогает мне, когда бывает в квартире, всегда вносит свою долю.

– Какой-то он робкий.

– Да. Пожалуй.

Опять молчание.

– Мне пора идти, – сказала Мэри. – Я еще приду. В следующий раз принесу с собой апельсиновые дольки в шоколаде.

– А-а. Хорошо.

Прошел слух, что нас выпускают. «Слыхали? – кто-то воскликнул в общаге. – Нас выпускают!»

Новость быстро дошла до всех, большинство не поверили. Очередной лагерный слух. Слухи всегда распространяются со скоростью речи, насыщая весь лагерь примерно за час. За слухами всегда следуют сомнения. Столько сплетен оказались беспочвенными. Да практически все. Подчас новость была правдивой, но дальше нее дело не шло. А тут сразу же после завтрака объявили общий сбор. Вернее, несколько. В лагере не было помещения, способного вместить всех одновременно. Так что каждый блок собирался в своей столовой. Самых маленьких детей попросили оставить в общаге, чтобы места хватило всем взрослым.

Разумеется, большие события так и происходят: никаких предупреждений, раз – и готово. Они нами играют: то сажают в клетки, то выпускают, все решения принимаются на ходу. Так было всегда.

Мы собрались. Явилась группа сотрудников администрации, несколько знакомых лиц, но незнакомых было больше, чем обычно. С виду – швейцарцы. Похоже, сбор объявлен неспроста.

Встречу назначили на одиннадцать утра, мы уже хорошо изучили швейцарские привычки: соблюдение регламента и пунктуальность для них священны. Стоило большим электронным часам на стене сменить показание с 10:59:59 на 11:00:00, как одна из наших смотрительниц подошла к микрофону и сказала «всем привет» по-английски, потом «гутен морген», потом «сабах альхайр».

После чего снова перешла на английский, что показалось мне странным, ведь семьдесят-восемьдесят процентов людей в лагере говорили на арабском, и примерно треть из них не понимала английского. По крайней мере мне так казалось. Слушая сообщение, я быстро об этом забыла.

Нас в самом деле выпускали. Присваивали всемирное гражданство, позволяющее жить где угодно. Нас предупредили, что во многих странах будут введены квоты на иммиграцию, чтобы попасть в некоторые из них, придется ждать в списке. Но шанс был реальным, все вместе взятые квоты всех стран составляли двести процентов от численности лиц, просидевших в лагере беженцев больше двух лет, – двухлетний срок служил порогом для присвоения гражданства мира. Гражданство присваивалось в личном порядке и не передавалось никому другому, выдавался паспорт мира. Семьи включались в списки целиком. Заявки на постоянное проживание будут координироваться всеми странами мира; те, кто просидел в лагере дольше всех, получат право выбора первыми. Ближайших членов семьи можно взять с собой. Отправка начнется со следующего месяца. Сочетание всемирной гарантии работы и пособий на проезд и обустройство означало, что никто не будет обижен.

Швейцария обязалась принять в два раза больше людей, чем содержалось во всех лагерях беженцев на ее территории. Жилье для освобожденных уже построено либо достраивается. Беженцы будут распределяться по стране равномерно, каждый кантон возьмет на себя пропорциональную долю. Жилье представляет собой обычные жилые дома на несколько квартир, отвечающие строительным нормам и жилищному кодексу Швейцарии. Работа будет предоставляться по мере надобности, органы власти кантонов возьмут на себя роль работодателя последней надежды. Работы много. Объекты для кооперативных ресторанов уже выбраны и готовы к открытию, если новоприбывшие этого пожелают. Кухня могла бы стать тем узлом, где новенькие будут встречаться друг с другом и с местными. Так и раньше было.

Новое соглашение не означало открытых границ. У каждой страны будут свои паспорта и квоты на иммиграцию. Предполагалось, что большинство беженцев пожелают вернуться домой. Опросы показали, что многие при отсутствии риска предпочли бы вернуться на родину. Странам, пострадавшим от дестабилизации, вызвавшей наибольшие потоки беженцев, помогут как можно быстрее обрести стабильность.

Разумеется, у людей возникла масса вопросов. Вопросы и ответы в основном звучали на арабском, выступающие, сменяя друг друга на сцене, отвечали в соответствии со своей компетенцией.

Еще до окончания встречи я вышла из зала и, путаясь в мыслях, отправилась к северной границе лагеря. Можно ехать куда угодно? Что это значит? Какое место выбрать?

Большинство сначала обсудит вопрос с семьями. Кто-то вернется домой. Я вижу притягательность этого варианта. Если опасность миновала, почему бы не вернуться? Но я в это не верила. Я вообще перестала во что-то верить. Какой-нибудь подвох обязательно есть. Иначе они бы давным-давно это устроили.

Однако к чему такие мрачные мысли? Все течет, все изменяется.

Я постаралась убедить себя в реальности перемен. Это не так просто сделать. Много ли я видела изменений? Каждый день в лагере похож на другой, таких дней у меня набралось 3352 штуки. Чем не доказательство, что ничего не меняется?