Ким Робинсон - Министерство будущего [litres]

Мэри посмотрела на эксперта-ИИ с обычным любопытством. Ее подмывало спросить: «Я-А, какой пол тебе присвоили по рождению или никакого вообще?»

Однако такой вопрос шел вразрез с правилами общения, заданными ею самой, Я-А или обществом в целом. Подобный вопрос мог означать неуместное вмешательство, если не помеху для нормальной работы Я-А. Не исключено, что Я-А много раз об этом спрашивали – прямо или намеками, однако Мэри не собиралась этого делать. Важнее просто принять непохожесть ИИ и правила игры.

– Что у тебя, Янус-Афина?

– Группа ИИ готовит инструменты с открытым исходным кодом, имитирующие функции всех крупных социальных сетей.

– Чтобы люди перешли на новую сеть?

– Да. Она будет охранять личные данные с помощью квантовой криптографии.

– Значит, Китай, скорее всего, не допустит ее использования своими гражданами.

– Возможно. На Китай сильно давит необходимость перемен, так что пока неясно, к чему это приведет. Для всех остальных пользование этой сетью означает, что люди сами будут распоряжаться личными данными, их никто не сможет использовать и отслеживать. Продажа личных данных все еще будет разрешена, но в добровольном порядке. Этой меры, надежного шифрования и общественного владения сайтами по принципу общинного пользования должно хватить, чтобы их полюбили все пользователи мира. Достаточно объявить новость, упростить доступ, назначить дату, подготовиться к первому наплыву – бах, дело сделано.

– Много ли пользователей, на твой взгляд, перебежит в новую сеть?

– Половина, возможно, немедленно. Через несколько лет – все.

– Отсечем башку «Фейсбуку»?

– И всем им подобным.

– Причем их заменит система, которой владеют сами пользователи?

– Да. Открытый исходный код. Блокчейн. Глобальный кооперативный союз интернета – ГКСИ.

– Ты думаешь, это хорошее название?

– А разве «Фейсбук» хорошее название?

– Лучше, чем ГКСИ.

– Ладно, придумаем другое. Если получится, сеть станет операционной платформой МКС.

– Чего-чего?

– Международного кредитного союза, народного банка. Моя группа уже разработала и этот проект. Параллельный банкинг и всякие кредитные кооперативы существовали и раньше. МКС не будет похож на обычный кредитный кооператив, потому что это открытая сеть физических лиц, занимающихся децентрализованной выдачей кредитов и долей карбон-койна друг другу по предъявлению надежных доказательств успешного сокращения выбросов. Люди хранят сбережения и создают новую стоимость в распределенном реестре, которым владеют сами клиенты и работники. Банкинг – одна из функций личного аккаунта «YourLock». Инвестиции осуществляются взвешенно коллективным разумом, разновидностью всепланетного разума, который всегда финансирует действия на благо биосферы. К тому же куда еще идти, если все вдруг одновременно изымут свои вклады из ныне существующих частных банков? Обычные банки сами набрали столько кредитов, что сразу же пойдут на дно. А у физических лиц появится надежная гавань. Банки, ориентированные на прибыль, кинутся в центральные банки, будут умолять спасти их от банкротства, законодатели запаникуют и позволят центробанкам нарисовать столько новых триллионов денег, сколько те запросят. До сих пор все работало именно по такому шаблону. Поэтому, прежде чем начинать спланированную атаку на частные банки, сначала надо подготовить безопасное убежище. После чего можно предложить законодателям утвердить новую волну количественного смягчения по просьбе центральных банков, но только в обмен на выкуп долей.

– Другими словами, национализировать банковскую сферу.

– Да, но это упрощенное представление. Центральные банки вступят во владение частными банками путем их спасения от банкротства и гибели. Это не так уж плохо, однако законодателям необходимо перевести центральные банки своих стран в свою собственность и усилить политический контроль. Два шага в одном. Сделать надо и то, и другое.

– А получится?

– А сейчас получается?

Мэри вздохнула.

– Аргумент принят. Можно в названии как-то отразить завтрашний день? Ведь мы Министерство будущего.

Интерфейс можно было бы назвать… не знаю… Детки, владейте вашими данными. ДВВД?

– Какой ужас!

– Не у всех получается хорошо придумывать названия.

– Я заметила. – С другой стороны, Янус и Афина никак друг с другом не связаны тоже. Но ДВВД вообще ни о чем. – Давай устроим игру. Собери своих на ужин в «Трес Килос» – посмотрим, что они придумают.

– Только если вы оплатите счет. Хозяева своей выпивке цены не сложат.

– Идет.

– Так как насчет проектов?

– О да. Давай пробовать. Надо же что-то делать. Мы все еще отступаем.

В тот вечер, в «Трес Килос», после нескольких кувшинов коктейля собравшиеся накидали несколько вариантов названий идущей на смену «Фейсбуку» сети. Мэри нацарапала ответы на салфетке: «Дата-Форт», «Плюрибус Унум», «Мы Не Чат», «Есть Контакт», «Надежная и Выгодная Универсальная Замена Множества Ваших Дурацких Социальных Сетей», «Тотальный Шифр», «Крепость-Семья», «Семья-Крепость», «Союз Домохозяйств», «Скайнет», «Космическая праща», «Мы Мир, Мы Народ», «Пуркуа Па», «Зарабатывайте, Убивая Время!».

– Поиск пока продолжается, – подвела итог Мэри, прочитав список на салфетке. – Хотя «Мы Не Чат» мне нравится.

La Vie Vite! Время, вперед!

С движением «Желтых жилетов» подход к борьбе изменился в сравнении с маем 1968 года и стершимся примером Коммуны 1848 года, не говоря уже о революции 1793 года, ставшей, по сути, частью древней истории, хотя ввести гильотину для климатических преступников, попрятавшихся в особняках-крепостях на своих островах, явно не мешало бы. Нет-нет, мы живем в современном мире: нам приходилось день за днем идти на улицы, говорить с простым народом – застрявшими в пробках водителями, прохожими на тротуаре, пассажирами на платформе метро. Работа как работа. Наше время не революция, а мы не партия. По крайней мере так было в самом начале.

Мы быстро заметили, что люди сами стремились к разговору. Все понимали, что их используют, превратили в орудия. Я сам был еще салагой, на улицу меня толкала ненависть к школе, где меня всегда держали за дурачка. С самого начала жизни меня определили в низшее сословие, колея заранее намечена – прямиком в холопы, до моих мыслей и чувств никому не было дела. Поэтому первым этапом бунта стал побег из школы. Хотя должен признаться: впоследствии я стал учителем.

Не помню уже, по какой причине, но все решили идти на Париж. Куда еще ходят во Франции? Нам не требовались подсказки. Троцкий говорил, что партия всегда пытается угнаться за массами. Стратегия рождается снизу, тактика – сверху, а не наоборот, и мне кажется, так было и с нами, произошло знаковое событие или события, вымер какой-нибудь дельфин, утонула еще одна лодка с беженцами, кто его знает, может, люди просто потеряли работу, но вдруг все вместе мы двинули на Париж. Нередко, когда на трассах возникали пробки, шли пешком. Прибыв на место, мы, разумеется, не могли выступить против полиции или армии, это было бы самоубийством, против них лучшее средство – массовка. Наших собралось так много, что их уже никто не мог остановить, все застопорилось. На этом этапе проблемы буквально появлялись из-под земли и бросались в глаза. Одни – вопрос простой логистики, еды и туалетов. Другие – идеологического плана. Чем моложе участники, тем большего они требовали. Пожилые всего лишь надеялись на некоторые улучшения. Начались традиционные междоусобные распри, однако надо сказать, что битвы в основном велись на словах, а не как во времена Франко в Испании, когда люди убивали друг друга или наблюдали, как людей убивали русские. Предоставленная самой себе Франция стала настоящей родиной революции. Наступил наш черед показать, чего можно добиться в наше время. Мы захватили город, Париж был наш хотя бы ввиду огромной массы народа, запрудившей улицы. Разумеется, некоторые из нас читали о Коммуне и понимали: если не одержать решительную победу, нас отловят и перебьют по одиночке или в лучшем случае пожизненно упекут в тюрьму. Выбор стоял: победа или смерть. Мы засучили рукава, начали создавать альтернативную систему жизнеобеспечения, некий вид общины, без капитализма и даже без денег, просто люди делали все необходимое, чтобы прокормить остальных. Надо признать: многие парижане приходили и помогали, готовили еду, предоставляли жилье, стояли на баррикадах, мы поняли, что дело не только в нас, тех, что на улицах, вся Франция была с нами, возможно, даже весь мир, – трудно сказать. То, что тогда происходило, вызвало у меня в душе самое жгучее и важное чувство, сильнее которого я ничего в жизни не ощущал, – чувство солидарности. Мы видели, как много людей с нами заодно. Париж стал общинной территорией, вся Франция ею стала. Так это ощущалось. Позже выяснилось, что чувство это было субъективным, но пока сохранялась эта атмосфера, жизнь была чудесна.