Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том второй. На днях землетрясение в Лигоне. Голые люди

— Лами, — начал я, — жила в вашем монастыре.

— Да, — сказал старик, не меняясь в лице, — ее покойный отец поручил ее мне.

— Покойный?

— Капитан Васунчок умер вчера. Ты не знал об этом?

— Нет. Он же чувствовал себя лучше. Лами мне говорила.

Старик не ответил.

— И Лами не знает об этом…

— Лами не знает об этом, — сказал старик. — Если ей не со-обшил князь Урао. Но я думаю, что князь Урао тоже не знал. Он украл ее, потому что думал, что капитан жив. Чтобы капитан его слушался.

Наступила пауза. Я прервал ее:

— Вчера солдаты из города и полицейские искали контрабандистов Па Пуо. Но не нашли их.

— Солдат вел староста деревни, — сказал старик. — Но князь Урао успел перенести груз в другую пещеру.

— Мой друг, который был там, сказал, что капитан Боро не очень хотел найти груз.

— Я знаю, староста тоже так думает. Но он не стал спорить с солдатами.

— Но там Лами…

— Я знаю, молодой человек, что ты выделяешь Лами среди других девушек. Но ты приехал сюда, чтобы делать свою работу. Твоя работа важная. У тебя есть свой начальник. Он разрешил тебе идти сюда?

— Нет, — сказал я. — Он ничего не знает.

— Тогда почему ты не сказал ему?

— Потому что он, как мой начальник, не должен был бы разрешить мне идти в горы.

— Ты сказал правду. Но не пострадает ли твое дело от того, что ты отправился в горы искать девушку?

— Нет, — сказал я. — Мы уже точно знаем, что землетрясение будет после полудня, и сейчас люди покидают Танги.

Вошел молодой послушник и поставил передо мной чашку чая. На блюдце лежала лепешка.

— А вы? — спросил я.

— Мне не надо, — ответил старик и улыбнулся.

Что же он скажет? Я отхлебнул чая. Чай был горячий и сладкий.

— Князь Урао оскорбил меня, — сказал старик. — Он оскорбил в моем лице всю сангху. Оскорбление наполнило меня печалью за участь князя. Он плохой человек и не сможет стать хорошим.

За окном, словно по сигналу, запели птицы.

— И потому, — закончил Махакассапа, — я беспокоюсь за Лами.

Я допил чай и поставил чашку на блюдце.

— Ты хочешь пойти в горы?

Как будто не было предыдущего разговора.

— Да. Но вряд ли я буду полезен Лами без вашей помощи.

— Ты поступил разумно. Сейчас придет староста деревни. Я жду его. Староста знает, где Па Пуо.

— Если будет землетрясение, опасно оставаться в пещере. Надо, чтобы Лами ушла оттуда как можно скорей, — сказал я.

К тому времени, когда мы заперли визжавшего, перепуганного Матура в комендатуре, сдали медикам обожженного сторожа, расставили посты у механических мастерских, лесопилки и в других важных точках города, чтобы грустные события не повторялись, ночь уже перешла через экватор. Город немного притих. Я доплелся до кабинета и, не раздеваясь, прилег на диван. Я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к тому, что происходит на улице, и не спал. Наконец я решил подняться и узнать у связистов, что нового сообщил мне Лигон. Но подняться с дивана не было сил, и я продолжал лежать в тяжелом полусне, стараясь перечислять дела на завтра, чтобы ничего не забыть.

Мне показалось, что по коридору кто-то идет. Медленно, осторожно. Шаги остановились у двери. Я знал, что люди, которые идут на все, чтобы помешать мне, могут решиться меня убрать. Это не значит, что я трус, но нет ничего позорнее, чем стать жертвой нападения, лежа на диване.

Я вскочил, стараясь не поднимать шума, взял со столика кобуру и на цыпочках подбежал к двери, так, чтобы, когда она откроется, оказаться за ней.

В дверь тихо постучали костяшкой пальца, словно проверяя, здесь ли я. Я молчал. Я видел, как медленно опускается ручка двери, и это напомнило мне кадр из какого-то фильма ужасов. Я вынул пистолет из кобуры.

Дверь медленно открылась, и я поднял пистолет так, чтобы он был на уровне груди вошедшего.

Я не сразу узнал человека, потому что свет от настольной лампы почти не достигал двери. Этого человека я меньше всего ожидал увидеть здесь ночью. При виде его меня охватил стыд за то, что я, комиссар округа, прячусь за дверью, словно царь, опасающийся заговорщиков.

Отец Фредерик сделал шаг внутрь и остановился, осматриваясь.

— Вам не спится, святой отец? — спросил я, выходя на середину комнаты.

— О, господин майор, вы меня так испугали!

— Как вы прошли мимо солдата?

— Солдат спал, и я не стал его будить.

— Хорошо, — сказал я, проходя за стол и указывая миссионеру на стул напротив. — Что привело вас, святой отец, ко мне в такое необычное время? Если вы беспокоитесь за участь вашей школы, то не сомневайтесь — детей вывезут с утра. Церковное добро пускай выносят ваши прихожане. Это не дискриминация. То же самое я сказал буддистам.

— Я знаю, знаю… Я очень благодарен. Я пришел совсем не за тем.

Я осторожно выдвинул ящик письменного стола и положил пистолет внутрь.

Лишь важное дело могло заставить миссионера заявиться ко мне в четыре часа ночи. Как странно, думал я, разглядывая его длинное белое лицо. Вот я был мальчишкой и бегал по улицам, мы дрались с учениками миссионерской школы, а отец Фредерик разнимал нас, и он был точно таким же старым. Прошло двадцать лет, появились новые государства и города, сколько людей умерло и родилось, а миссионер все шагает по улицам Танги, направляясь к белой, словно сложенной из детских кубиков, церкви с острым длинным шпилем. Враг ли он моей стране? В университете мы устраивали демонстрации, чтобы изгнать из Лигона всех миссионеров и христианских епископов, ведь они здесь чужие. Они пришли сюда с англичанами и воспитывали рабов. Но отец Фредерик настолько сросся с нашим Танги, что трудно было считать его колонизатором.

— Вы знаете, майор… — сказал отец Фредерик глубоким грудным голосом. Он говорил по-лигонски не хуже меня, я даже как-то видел написанную им грамматику лигонского языка. Он знал и языки горцев. — …что я провел в этом городе большую часть жизни. И я люблю эту страну и надеюсь, что похоронят меня здесь, у церкви.

Я молчал.

Миссионер на несколько секунд замолк. Потом продолжал, без связи с предыдущим:

— С возрастом становится все меньше и меньше друзей, как воды в реке к концу засухи. Моим самым близким другом был капитан Васунчок.

— И семейство князей Урао, — добавил я.

— Что ж, вы правы. Я много лет знаком с вдовствующей княгиней. Она моя прихожанка. И в свое время я возлагал большие надежды на князя Као. Мне хотелось, чтобы он вырос полезным для своей страны человеком.

Я посмотрел на часы. Четверть пятого. Мне так и не удастся поспать. Отеи Фредерик заметил мой взгляд.

— Я буду краток, — сказал он. — Ведь я пришел не для воспоминаний. Я давно знал, что князь имеет дополнительный источник доходов, чтобы финансировать свою политическую деятельность. Он, в сущности, избалованный сорокалетний ребенок, воображающий себя диктатором. Он обладает достаточными способностями, чтобы пользоваться влиянием среди горных феодалов.