Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том первый. Заповедник для академиков

— Могут или есть?

— Вернее всего, есть.

— Какие? Насколько опасны?

— Мы еще не точно знаем. Но излучения были замечены при опытах.

— Эх, дурак ты, дурак, — рассмеялся Ежов. Матя заметил, что нарком перешел с ним на «ты» именно с момента взрыва. И совсем не ясно, хорошо это или никуда не годится?

— И все же я на вашем месте, товарищ нарком… — начал Алмазов, который, как кошка, чуял беду.

Но тут, как назло, возвратился Вревский.

Он пронес свое кряжистое крепкое тело сквозь дверь надстройки. Он широко ухмылялся, и по скулам ходили каменные желваки, как на кинопортрете революционера.

— Товарищ нарком! — воскликнул он и сделал решительный широкий шаг в сторону. За ним образовался капитан госбезопасности с подносом, уставленным гранеными стаканами с водкой. — Прибыло лекарство от всех болезней — по рюмочке во славу советской науки и победы над мировым империализмом!

Вревский кривлялся, но знал меру — он хотел угодить в нужный момент.

А Ежов, который склонялся было к осторожности, при виде стаканов воспылал духом.

— Вот и правильно. — Он потер ручки и зацокал высокими каблуками, приближаясь к подносу. — Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

— Преодолеть пространство и простор! — громко подпел Вревский.

Ежов, как бы танцуя, подошел к капитану, взял стакан с подноса, ни на кого не глядя, в несколько судорожных глотков выпил его, поставил аккуратно на поднос, понюхал свой рукав и только после этого приказал:

— Ребятня, разбирай бокалы!

Все послушно приблизились к подносу, который лежал, не шелохнувшись, на ладонях у капитана. На этот раз Ежов пил медленнее, цедил, потом упрекнул Вревского, что тот забыл о закуске.

Стакан, выпитый сразу после взрыва, оглушил Матю. И остальных тоже.

И сразу их действия приняли иной характер.

Ежов, выхватив поднос у капитана, потащил его, пошатываясь, к прекратившим снимать фотографам и кинооператору, те тоже выпили, Ежов кинул поднос с крыши. Тот отдаленно зазвенел.

— А теперь ты не боишься, товарищ Шавло? — спросил Ежов, глядя на Матю совершенно трезвыми голубыми безумными глазами.

— Так точно, товарищ нарком, — ответил Матя. — Такое бывает раз в жизни.

Его вело, в голове стало пусто и гулко. Они спустились вереницей на первый этаж. От стены отделился сержант в темных очках.

— Сними очки, не позорь чекистов! — прикрикнул на него Ежов.

Сержант снял очки и первым вышел наружу.

Там стоял «ЗИС» наркома.

Сержант сел за руль, остальная компания, обалдевшая от психического шока и сокрушенная водкой, залезла в машину.

Ехать было недалеко. Через три километра пришлось остановиться — дальше дорога была перепахана взрывом.

Вылезли.

— Где выпить? — спросил Ежов.

Вревский сказал сержанту:

— Быстро — до института — взять водку, стаканы и через минуту обратно.

Машина развернулась, и тут, когда они остались одни, Матя ощутил страх — машина как-то ограждала их от неизвестности — от черных зубцов и груд кирпича…

— А мы пока пойдем, — сказал Ежов. — Фотографы идут?

— Через пять минут будут, — сказал Матя. — Они же пешком.

— Правильно, — согласился Ежов.

Ему было интересно, даже забыл о боли в глазах.

— Смотри, перепахало как!

От центра полигона вдоль дороги, разбегаясь, шли прямые борозды, Матя не знал, отчего они возникли. Одна из борозд пересекла дорогу, и пришлось остановиться. Матя был рад, что дальше они не поедут. Он был не настолько пьян, чтобы презреть опасность.

Над тундрой выл ветер, правда, не ледяной, а как будто лишенный теплоты либо холода. Туча, все еще ненормальная цветом, нависала над ними, и начался редкий дождик. Матя подумал, как он хорошо сделал, что не забыл надеть ушанку. Он засунул руки в карманы.

— Пошли! — весело приказал Ежов.

— Зачем? — вырвалось у Мати.

— Так отсюда ничего не видно! Что мы, под дождиком плясать пришли, мать твою! Пошли, пошли…

Ежов почти игриво потащил за рукав высокого Матю, и тому ничего не оставалось, как идти к убитому городу. Алмазов шел сзади и вроде бы тоже чувствовал себя не в своей тарелке.

Дорога вскоре исчезла — она была перепахана рытвинами и бороздами, вызванными пертурбациями воздуха, смерчами, а также глыбами земли, отброшенными далеко от центра взрыва. Ежов замедлил шаги и наконец остановился у груды кирпича, в которой Матя с трудом узнал стоявшую здесь только что трансформаторную будку, — и то лишь увидев обрывки проводов и раскиданные по земле части самих трансформаторов.

— Ну где же они? — сказал Ежов. — Так и замерзнуть можно.

Вроде бы он протрезвел на холоде, но ему не хотелось оставаться трезвым. Матя лихорадочно, как на экзамене под взором профессора, старался придумать предлог, чтобы не идти в город. Он готов был влить в наркома ведро водки, он готов был и сам напиться и упасть — только бы возвратиться в безопасность института.

Сзади донеслось урчание «эмки», которая, подпрыгивая, лезла через борозды и ямы. Но и ей пришлось остановиться шагах в двадцати. Пока дверца открывалась, Матя направился было к машине — все прочь от города, но Ежов остановил его:

— Ты куда? Принесут.

И на самом деле принесли. Сержант разливал по стаканам, капитан держал поднос.

Выпили все, снова без закуски. Ежов велел выпить и сержанту с капитаном. И велел дальше идти вместе. Мате было уже все равно — секретность или не секретность. Какое ему дело — он свое взорвал! Теперь надо идти домой и спать.

— Спать хочется, — сообщил он Ежову. Голос плохо слушался его.

— Отоспишься на том свете, — сказал Ежов трезво и зло. — А если сомневаешься, я тебе помогу.

«Сколько он выпил? Во мне уже два стакана. А в нем — три. И держится. А меня ведет, голова живет отдельно, и мысли из нее вываливаются через дырявую шею».

— Пошли, — сказал Ежов. — Наш долг — обследовать. Где фотографы?

Те как раз подошли. Они запыхались, они были взволнованы, глаза блестели от возбуждения и водки. Матя встретил взгляд Хазина, тот боялся идти, он знал о радиации.

Дальше шли, растянувшись в цепочку. Первым шагал маленький Ежов — шуба его была распахнута, фуражка намокла и потемнела от дождя, лицо блестело от воды и пота.

— Нам нет преград! — пел он «Марш энтузиастов». — Ни в море, ни на суше! Нам не страшны ни льды, ни облака…

Он погрозил пальцем нависшему облаку, и Матя сжался, потому что ощутил, как это облако вываливает на землю запас радиоактивных отходов взрыва.

Они вышли на полигон со стороны догоравшего ангара, из которого торчал потемневший нос бомбардировщика.

Ежов пошел вокруг, не боясь огня. Он был смел пьяной отвагой. Все расхрабрились, всем было море по колено, только Матя все более сжимался от страха.