Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том первый. Заповедник для академиков

Когда совсем стемнело, зажглись звезды.

Стало подмораживать. Васильев объявил привал. Он устал. Андрей сказал:

— Если вам тяжело, я могу понести дальше.

— Я буду тебе признателен.

Васильева бил озноб — хорошо еще, что ноги у него не промокли, как у остальных. Что делать? Конечно, их можно допросить и бросить в бараке у берега озерка, даже оставить им консервов. Но оставался вариант, в преимуществе которого надо было еще убедить как самих беглецов, так и Юргена с Карлом, — лететь вместе в Берлин. «Ханна» наверняка поднимет такой груз — она уже истратила достаточно бензина.

Так ничего и не решив, он отложил решение до места — нет пользы ломать себе голову заранее. Главное — дотащиться до самолета. Андрей тянул свинцовый ящик из последних сил, но Васильеву не хотелось забирать его обратно — будем считать, что это часть платы Андрея Берестова — вот и фамилия вспомнилась, — часть платы за спасение. «Андрей наверняка обдумывает возможность напасть на благодетеля, он боится, что я приведу его на стоянку НКВД или в логово бандитов-уголовников. Поэтому чем сильнее он устанет, тем мне лучше». Женщина шла молча и не жаловалась. Они терпеливые — эти маленькие женщины.

Через четыре с половиной часа изнурительной ходьбы они вышли к длинному озеру, у берега которого стоял белый гидроплан, отлично видимый на черной воде при свете половинчатой луны.

Андрей остановился.

— Что это такое? — спросил он.

— Это самолет, — сказал Васильев, будто говорил с идиотом. — Он называется «Ханна», и я на нем прилетел.

Появление Васильева с соотечественниками было воспринято его спутниками по-разному. Юрген был категорически против того, чтобы они даже приблизились к самолету, — они показались ему типичными славянами, грязными, подозрительными, злобными и способными одним своим присутствием загубить и «Ханну», и секретную миссию. Высказав свою точку зрения, он покинул остальных и уплыл на надувной лодке к «Ханне».

Андрей и Альбина слишком устали, чтобы понимать, о чем спор, Васильев, который устал не меньше их, был взбешен ограниченностью подполковника и крикнул вслед Юргену, что тот может улетать на своей идиотской «Ханне», но пускай сам отчитывается перед Герингом о провале миссии.

Карл Фишер, не удержавшийся от того, чтобы при свете магниевой вспышки не сфотографировать неожиданных гостей, волей судьбы должен был разрешить спор. Но для него никаких сомнений не существовало — узники погибшего городка были счастливейшей находкой, куда более ценной, чем все фотографии, вместе взятые. Одно дело отправиться в Африку на поиски белого носорога и привезти оттуда его фотографию, сделанную с бреющего полета, другое — явиться с детенышем редчайшего животного. Так что Фишер, поблескивая очками и широко, добродушно улыбаясь, пожал руки зэкам, как гостеприимный хозяин, и спросил, знают ли они немецкий язык? Альбина, запинаясь, ответила, что учила, Андрей отрицательно покачал головой.

— Тогда переведите господам русским, которые, как я понял, бегут из зоны катастрофы, что мы можем оказать им помощь и вытащим их из этой «ловушка». — Последнее слово он произнес по-русски, и Васильев понял, что Фишер знает русский, но не хочет, чтобы упрямый молодой пилот его понимал.

Андрей неожиданно спросил:

— Значит, это немецкий самолет?

— Фашистский самолет? — вторила ему Альбина. Альбина была детищем Советской страны, и для нее слово «фашистский» было страшным и враждебным. Андрей же, когда понял, что его не разыгрывают, ощутил невольное облегчение, потому что в ином случае — окажись Васильев, допустим, агентом советской военной разведки или контролером ЦК ВКП(б) — ну мало ли кем он мог оказаться! — они с Альбиной были обречены либо возвратиться в зону, откуда их ни за что не выпустят живыми, либо пройти мясорубку допросов в какой-то иной советской организации, никак не более гуманной, чем НКВД.

— И вы — шпионы, — сказал Андрей утвердительно.

— Можешь называть нас именно так, можешь даже махать красным галстуком и вызывать отважных пограничников, чтобы нас задержали и предали справедливому суду. Только неизвестно, где тогда окажешься ты, — ответил Васильев.

Альбина робко потянула Андрея за рукав — обратно, в тундру.

— Погоди, — сказал Андрей. — Вы получили сведения о Полярном институте и испытаниях?

— Разумеется, — сказал Васильев, — на то и существует разведка.

Юрген смотрел на них, приблизив лицо к плексигласу кабины. Лицо угадывалось неподвижным белым овалом.

— Не обращайте на Юргена внимания, — сказал Карл Фишер Васильеву. — Это зазнавшийся юноша, напичканный предрассудками, которыми столь богата любая тоталитарная система.

Васильев приподнял бровь. Таких слов он не ожидал от скромного фотографа.

— Не бойтесь, если я говорю нечто выходящее за пределы дозволенного, значит, я отношусь к тем, кто определяет эти границы, — сказал Фишер. — Надеюсь, когда придет время выбирать между смертью в ледяной пустыне и относительным комфортом берлинских учреждений, ваши соотечественники разумно выберут второе.

С этими словами Фишер отошел в сторону, ободрив Васильева, павшего было духом от мысли, что придется бросить этих несчастных людей здесь. Теперь Васильев убедился, что настоящим руководителем миссии является не молодой ас, а именно Фишер, что было куда разумнее с точки зрения германской разведки.

Андрей с Альбиной смотрели вслед Фишеру — они также почувствовали власть в его мягком тоне и сдержанных движениях.

— Мы улетаем через несколько минут, — сказал Васильев. — Иначе нас могут засечь русские истребители, и мы никуда не прилетим. Нас должна скрыть утренняя мгла — к восходу солнца «Ханна» будет уже над морем. Решайте.

Васильев увидел, как Фишер, подойдя к кромке воды, окликнул Юргена, который не сразу высунулся, отодвинув боковую створку пилотской кабины. Васильев не разобрал, что там объяснял фотограф пилоту, потому что слушал, как Андрей говорил Альбине:

— Альбина, я не могу вас здесь бросить одну, на верную смерть. Но если вы не полетите с нами, то я останусь и погибну тоже.

— Но как можно улететь! — произнесла Альбина. — Это же измена Родине.

— К сожалению, наша Родина держит нас здесь, потому что считает нас изменниками, и еще сегодня утром сделала почти удачную попытку отправить нас на тот свет без суда и следствия.

— Это не Родина! — закричала Альбина. — Это Алмазов! Ты же знаешь, что это Алмазов!

— Алмазов такая же пешка, как любой охранник, — в любой момент его могут сковырнуть. И придет другой такой же Алмазов.

— Но что тогда все это означает? Что с нами происходит?

Это был вопрос, который она, видно, задавала множество раз — но только себе, боясь любого собеседника.