Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том первый. Заповедник для академиков

Альбина кивнула, потому что она поняла, что Гитлер имеет в виду пример Наполеона, но Гитлер не думал, что Альбина могла знать об этом.

— Я допускаю, что и генерал Гаусгофер, и Гурджиев что-то знали и знают, я допускаю, что истину надо искать в том направлении, куда они указывают, но найду истину я сам.

— А они останутся в обозе? — спросила Альбина.

— Да.

— У меня был сегодня Гесс, — сказала она. — От имени магов он просил подействовать на тебя, чтобы ты заключил союз с Англией.

— Ах, какая старая интрига — давить на короля через мадам Помпадур — так звали французскую любовницу короля Людовика какого-то!

— Может, не надо было об этом говорить? Ты расстроен?

— Они будут к тебе приставать, но я не дам тебя в обиду.

— Адольф, пора спать, — сказала Альбина, изображая смешную и чуждую ей строгость. — Ты сегодня устал. А завтра рано вставать.

— Ты — мое сокровище, — сказал Гитлер и с некоторой печалью подумал о том, что Альбина тоже не сможет никогда стать достойной соратницей в великой борьбе, — белый кролик, милый белый кролик, который ничего не смыслит в борьбе титанов…

В течение июня обстановка в мире продолжала нагнетаться. Обыватель с дрожью в пальцах раскрывал сегодняшнюю газету — неопределенность предвоенных месяцев усугубилась взрывом русской бомбы.

До второй половины июня Москва, сделав первое заявление о том, что никакой бомбы нет и она существует лишь в воображении поджигателей войны, затаилась, советские дипломаты были осторожны и молчаливы настолько, что разумные аналитики делали вывод об их полном неведении того, что происходит дома.

Наконец 18 июня последовало новое заявление Совинформбюро.

От имени Советского правительства Совинформбюро сообщало, что в результате беззаветного труда советских ученых и инженеров в СССР создано новое сверхмощное оружие, способное сокрушить любые укрепления и крепости и поразить площадь в несколько квадратных километров, уничтожив дивизию, корпус, а если нужно, то и армию врага. Однако, следуя своей миролюбивой политике, Советское правительство предлагает всем странам Европы заключить договор о коллективной безопасности, в ином случае все последствия за возможное развязывание войны агрессор испытает на себе.

Из заявления неясно было, кто же подразумевается под агрессором и кому угрожает русская нота. Но ответные шаги, которые и до того подготавливались в европейских столицах, не заставили себя ждать.

Уже до того немецкий посол в Москве имел две беседы с наркоминделом Молотовым, а советского посла Деканозова видели в ведомстве Риббентропа. Так что для участников событий быстрая реакция Берлина на заявление Совинформбюро была лишь фикцией для внешнего пользования — переговоры о создании союза велись вторую неделю. Зато реакция Англии и Франции была куда более тесно связана с заявлением. Чемберлен предупредил правительство Гитлера, что любые его новые агрессивные действия против европейских соседей, и в первую очередь против Польши, будут рассматриваться как военный вызов Великобритании и та оставляет за собой право принять решительные меры. Прочтя ноту Чемберлена и подождав, пока закроется дверь за английским послом, Гитлер сказал стоявшему рядом Риббентропу:

— Чемберлен недолго протянет. Его кабинет падет на днях.

Вечером Гитлер рассказал Альбине о ноте Англии и очередном визите посла Деканозова. Альбина разливала китайский чай по тонким, купленным ею на аукционе чашечкам. Она промолчала.

— Ты почему молчишь? — спросил Гитлер. — Ты не согласна с твоим рыцарем?

— Мой рыцарь медлит, — ответила Альбина, робко улыбнувшись. — Я боюсь, что они успеют сделать новую бомбу. И тогда…

— Что тогда?

— Я хотела бы, чтобы ты наказал тех дурных людей, которые причинили мне столько горя.

— Я обещал тебе, кролик, — сказал Гитлер. — Быстротой моих действий будут поражены даже мои собственные генералы.

Решение Генерального штаба Германии начать наступление против Польши не позднее 1 сентября 1939 года было доведено до сведения командующих соединениями и высших военных чинов рейха в расчете на то, что среди них найдется некто, готовый передать эти сведения за рубеж. А на случай, если изменников среди сановников империи не найдется, эта информация была пропущена через германские посольства.

Разумеется, эти сведения, вплоть до протоколов заседания Генерального штаба, оказались на столах противников Германии на следующий день. Оснований сомневаться в их подлинности не было.

Через два дня из Рима примчался министр иностранных дел, зять Муссолини — Чиано. От имени дуче он умолял Риббентропа не спешить с началом войны, к которой Италия еще не готова. Гитлер отказался принять Чиано, а Риббентроп холодно произнес, расставаясь:

— Передайте господину Муссолини, что Германия обойдется без его помощи.

Когда Гитлер узнал, что напугал сентябрьской датой даже своих ближайших союзников, он был доволен. Настолько, что вечером после долгого перерыва собрал у себя магов и астрологов во главе с генералом Гаусгофером. Вместо поддержки Посвященные принялись талдычить, что, по расчету астрологов, начинать войну 1 сентября было слишком рано — звезды еще не пришли в нужное положение. Гитлер, который намеревался было поделиться с Посвященными своими истинными планами, вдруг понял, что эти люди испуганы и, наверное, среди них есть и подкупленные врагами.

20 июня Сталин в принципе согласился на переговоры о мирном договоре с Германией, и Молотов отправился в Берлин. Визит был плодотворным, решено было продолжить переговоры в июле. Гитлер дал понять Сталину, что согласен на передел Европы, если тот гарантирует неприкосновенность немецких тылов.

— Они попались! — торжествовал Гитлер, расхаживая по гостиной Альбины. — Твой грузин схватился за медный пятак, думая, что испугал меня своей бомбой. Так что золотую монетку мы оставим себе…

Гитлер замолчал, вспоминая куда более удачное высказывание о Сталине, которое он повторял так недавно перед Евой Браун. Конечно же, более удачное… надо записывать. Стареешь, и надо записывать.

— У него базарная психология! — воскликнул он торжествующе.

Уставший от компромиссов и ощущавший уже свою ненужность, посол Англии Гендерсон попытался еще раз предупредить Гитлера. Гитлер не отказался его принять, он принимал в те дни многих с одной целью — внести полный разброд и сумятицу в станы противников, включая и союзников, которые порой были опаснее противников. Гитлер неожиданно отвел посла за локоть к окну, за которым ждал своей участи притихший в те летние дни Берлин, и сказал на ухо:

— Мне пятьдесят лет, мой друг. Я хочу начать войну сегодня. Я не могу ждать, пока мне исполнится шестьдесят, как Сталину. Или семьдесят, как вашему премьеру. Я пока еще годен, они — вчерашний день.