Алиса Арчер - Невозвратимое [litres]

– Я понимаю. Но если бы ты знал, скольких хороших парней он убил. Сколько раз я смотрел в глаза их женам и матерям. Я дал себе обещание отомстить за них. И мне трудно смириться, что ты лишил меня этой возможности. Надеюсь, в будущем мне достаточно будет мысли, что он мертв. Но сейчас жалею, что не пристрелил его прямо там, на больничной койке.

– Если нам не удалось остановить распространение аномалий, тебе не придется долго жалеть об этом, – усмехнулся Вяземский. – А если мы отменили апокалипсис, то, что ж, в этом есть своеобразная ирония. Мир спасен от гибели благодаря тому, кто не очень-то ценил жизнь. Не смотри на меня так, Володя. Я пьян надеждой, что все получилось. Что через два дня я проснусь утром и не увижу новых пробелов на спутниковой карте. И это неплохой обмен: если для спасения мира пришлось пожертвовать всего лишь справедливостью.

– История знает много случаев, когда справедливость приносили в жертву и ни к чему хорошему это не приводило. Но в целом я с тобой согласен. Самое главное – предотвратить тот исход, что ты описал в отчете. Мир спасен. Книжник сдох. Меня устраивает.

Тепло попрощавшись со старым другом, Бельский растворился в морозном полумраке уходящей ночи.

Вяземский не спеша дотянул остатки виски, подливая в стакан до тех пор, пока стоящая перед ним бутылка не опустела. Хотелось спать, но темный экран монитора снова и снова притягивал взгляд, не давая уйти. Профессор вглядывался в него, пытаясь разгадать, что осталось там, на другой стороне. В непостижимом «нигде», породившем аномалии. Снова вернулся страх – верный и преданный напарник. Он нашептывал на ухо бесшумные речи. Что, если их усилия оказались напрасны? От этих мыслей сводило челюсти.

Два дня. Надо как-то продержаться два дня.

Вяземский беспомощно обвел глазами комнату и споткнулся взглядом о незнакомый серебристый предмет. На его хромированной блестящей поверхности играли блики электрических ламп. Профессор потер глаза, но наваждение не исчезло. На стуле, где сидел Бельский, лежал пистолет. Он потянулся к телефону, но опустил руку, так и не набрав номера. Генерал был не тем человеком, который мог забыть у приятеля свое табельное оружие. И он не случайно оставил его для профессора. Бельского мучили те же мысли, что и самого Вяземского. И он оставил другу возможность выбрать свой конец самому, уйти до хаоса и беспорядков. Не ощущать агонии умирающей планеты, не видеть, как перед кончиной мир потеряет человеческое лицо.

Вяземский взял оружие в руки. Оно было нелегким, как и выбор, который ему оставался. Но профессор чувствовал, что благодарен Бельскому. Выбирать свою смерть всегда считалось привилегией избранных. И хотя Вяземский не знал, сможет ли решиться, он почувствовал себя увереннее. Будущее по-прежнему казалось зыбким и страшным, но теперь было не обязательно в него заглядывать.

Мамины волосы отливают золотом, лицо освещает ласковая улыбка. Она разрезает яблоки пополам и протягивает половинки детям. В центре каждой половинки звезда – так умеет резать только мама. Луч закатного солнца падает ей на волосы, и они вспыхивают ослепительным блеском – теплый взгляд и улыбка в ореоле сияющего света. Яблочный аромат наполняет кухню, детский смех разносится звонкими трелями по всему дому. Счастье безгранично, и так будет всегда…

Ему пять. Он просыпается ночью от громких разговоров в прихожей. Множество голосов. Они вызывают смутное чувство тревоги и тоскливой обреченности. Мама, где ты? Почему Вадим плачет? О чем говорят эти громкие люди, почему так страшно слышать их голоса?

Ему семь. Мальчишки бросают в него камни. Он так не похож на них, он чужой и странный. Слишком большой и совсем не хочет с ними играть, только сидит в углу и читает. Он всегда побеждает, если затеять с ним драку. Они бросают камни сразу с нескольких сторон, увернуться от всех не получается. Камень врезается в голову, рассекает бровь, кровь заливает глаза. Больно. Отступать больше некуда: позади стена, и он упирается в нее спиной. Лица мальчишек одновременно злы и радостны. Маленькая стая щенков, травящая медвежонка. Внезапно в нем поднимается волна ненависти. Он видит, как их руки вновь поднимают камни. Он больше не хочет отступать. В порыве ярости он ловит летящий в него камень. Рука взрывается болью, но ему все равно. Он вкладывает в бросок всю свою силу, лицо искажается обидой и злостью. Мальчишки кидаются врассыпную, но камень догоняет одного из них, ударяет в затылок. Мальчик падает и больше никогда не поднимается с земли. Темной лужей вокруг головы растекается кровь, и он видит в ней отражение неба и своего окровавленного лица.

Ему пятнадцать, и больше никто не кидает в него камни. Он выше и сильнее любого из своих сверстников. Он король в их мирке, и никто не смеет ему перечить. Он редко пользуется своей властью, предпочитая одиночество. Он замкнут и нелюдим. Друзей у него нет, только подданные, которых он использует, когда ему что-то нужно. Его власть держится на страхе – он беспощадно и жестоко карает тех, кто рискнет встать у него на пути. Он делает первую татуировку – цитату из стихотворения любимого поэта. Он идет мимо толпы подростков, смотрящих на него снизу вверх, и слышит их тихие шелестящие перешептывания. Они называют его Книжник.

Ему восемнадцать. Пальцы нестерпимо зудят, кислотные язвы практически зажили, навсегда стерев его личность и прошлое. Его тело покрыто татуировками, он бреет голову и никуда не выходит без оружия.

«Знобит. Это скоро пройдет. Мне жаль, что я не доживу до утра. Сашка… Ты помнишь, отец говорил нам о чести. Говорил, что честь у нас в крови… Никогда не думал, что ее так много. Вся земля подо мной пропитана… честью. Мне холодно. Я так хотел найти тебя, Сашка. Как жаль, что я не узнаю, каким ты стал. Прости, Сашка… Я так и не сумел тебя отыскать».

Все могло бы сложиться иначе… Но убийца идет по следу, и он неотвратим, как судьба.

Ему двадцать семь. Неправильные решения – причина многих смертей. С каждой смертью теряется что-то важное. Он объявлен в международный розыск, и нигде не задерживается дольше двух недель.

Лица людей в шеренге полны безысходности и отчаяния. Кто-то молится, кто-то шепчет имена любимых, кто-то не в состоянии ни молиться, ни вспоминать. Усталость забрала у них все – достоинство, силы, даже страх смерти. Их реальность безжалостна – черные дула автоматов, чужая речь, истребление. Мгновение спустя их трупы исчезнут в пламени, а имена припишут к безликой статистике военных потерь.

Молодая женщина лежит на кровати, ее руки безвольно свисают, пальцы касаются ледяного пола. Она знает, что ей ни в коем случае нельзя засыпать, но темный водоворот уже уносит в царство покоя, откуда нет возврата. Какое-то время она еще слышит голоса детей, зовущих ее, но они звучат все тише. Вскоре сознание гаснет, и становится так темно, будто кто-то задул горящую свечу, лишив мир последнего источника света.