Тахера Мафи - Вообрази меня [сборник litres]

Голограмма.

– Извини. – Голос Валентины начинает деформироваться. – Извини. Лучше не могла.

Когда ее образ полностью испарился, я с грохочущим сердцем ринулась во тьму. Не понимаю, что происходит, но если дочь главнокомандующего Южной Америки попала в беду, найти ее и защитить – моя прямая обязанность.

Я знаю, что предана Андерсону, однако странное, знакомое тепло все еще давит на мой разум, усмиряя внутренний голос, который велит повернуть назад. И я за это благодарна. Где-то в глубине души я понимаю, что мой разум состоит из странного сплетения противоречий… Впрочем, на то, чтобы задуматься, нет и секунды.

В коридоре слишком темно, и передвигаться там сложно, правда, раньше я заметила, что декоративные пазы в стенах на самом деле врезные двери, поэтому, не полагаясь на зрение, иду на ощупь. По ходу движения шарю пальцами в поисках отверстий в гладкой поверхности стены. Коридор очень длинный. Наконец, чувствую знакомый проем, там дверь. Я медлю.

Нажимаю обеими руками, готовая, если придется, снести стену, как вдруг дверь мне поддается, по краям образуются щели, точно меня ждали.

Рассчитывали, что я приду.

Вхожу в комнату. За исключением тусклого синего света, который разливается, пульсируя, по полу, здесь царит кромешная тьма. Я иду вперед и, хотя оружие мне ни к чему, тянусь к прикрепленной на спине винтовке. Продвигаюсь медленно, мягкие ботинки бесшумны, направляюсь к пульсирующему вдалеке свету. Пока иду, свет начинает дрожать.

Внезапно загорается верхний свет – знакомая конструкция из похожих на соты ячеек разрезает пол странными косыми лучами. Необъятные масштабы помещения начинают приобретать форму. Изумленно разглядываю гигантскую куполообразную комнату и занимающий целую стену пустой резервуар с водой. Сиротливые рабочие столы, перекошенные стулья. На полу и столах кривыми стопками сложены сенсорные панели, везде кучами навалены бумаги и папки. Похоже, здесь водятся призраки. Место заброшено.

Ясно, однако, что прежде оно использовалось по полной.

Продвигаясь дальше, вглубь помещения, я замечаю стабильное лиловое свечение, льющееся откуда-то неподалеку. Заворачиваю за угол и вижу его источник.

Поперек всей лаборатории в идеальную прямую линию выстроились восемь стеклянных цилиндров, каждый высотой с комнату и шириной с рабочий стол. В пяти из них человеческие тела. Три цилиндра в конце пустуют. Лиловый свет исходит из цилиндров; по мере приближения я понимаю, что тела подвешены в воздухе, связанные исключительно этим светом.

Трех юношей я не узнаю. Одна девушка мне тоже незнакома. Зато другая…

Я подхожу ближе к резервуару и вздыхаю.

Валентина.

– Что ты здесь делаешь?

Я круто разворачиваюсь, поднимаю винтовку, целясь в направлении голоса. И опускаю оружие, увидев лицо Андерсона. Вмиг всепроникающее тепло покидает мой мозг.

Ко мне возвращается разум.

Мой разум, мое имя, мое положение, мое место – мое постыдное, неблагонадежное, безрассудное поведение. Страх и ужас заполняют меня. Как я объясню то, чего сама не понимаю?

Лицо Андерсона остается каменным.

– Сэр, – быстро реагирую я, – эта молодая женщина – дочь Верховного главнокомандующего Южной Америки. Как слуга Оздоровления, я посчитала своим долгом ей помочь.

Андерсон не сводит с меня взгляда. Наконец интересуется:

– А как ты узнала, что эта девушка – дочь Верховного главнокомандующего Южной Америки?

Я встряхиваю головой.

– Сэр, мне было… что-то вроде видения. Когда я стояла в коридоре. Она сказала, что она Валентина Кастильо и что ей нужна помощь. Она знала, как меня зовут. И сообщила, куда идти.

Андерсон выдыхает, явно расслабляясь.

– Это не дочь главнокомандующего Оздоровления, – тихо произносит он. – Тебя ввело в заблуждение тренировочное упражнение.

Чувство стыда с новой силой ввергает меня в жар.

Андерсон вздыхает.

– Мне очень жаль, сэр. Я решила… я решила, что просто обязана ей помочь, сэр.

Андерсон вновь смотрит мне в глаза.

– Понятно.

Я держу голову прямо, но от позора внутри все горит.

– И? – продолжает он. – Что ты подумала?

Андерсон жестом показывает на выстроившиеся в ряд стеклянные цилиндры, на выставленные внутри фигуры.

– Я думаю, что экспозиция просто прекрасна, сэр.

Андерсон едва сдерживает улыбку. Подходит на шаг ближе, изучает меня.

– Прекрасная экспозиция, да неужели…

Я сглатываю возникший в горле комок.

Его голос меняется, становится нежным. Мягким.

– Ты ведь никогда меня не предашь, правда, Джульетта?

– Так точно, сэр, – быстро отвечаю я. – Никогда.

– А ну-ка скажи мне, – велит он, поднимая руку к моему лицу. Костяшками пальцев слегка касается моей щеки, ведет по линии подбородка. – Ты умрешь за меня?

Мое сердце колотится в груди.

– Так точно, сэр.

Он берет мое лицо в свои руки, водит большим пальцем, нежно поглаживая, по подбородку.

– Ты пойдешь на все ради меня?

– Так точно, сэр.

– И все же ты умышленно меня ослушалась. – Он опускает руку. Внезапно лицо словно холодеет. – Я приказал подождать снаружи. Я не приказывал где-то бродить. Я не приказывал с кем-то разговаривать. Я не приказывал думать самостоятельно или спасать кого-то, кто заявляет, что нуждается в спасении. Разве не так?

– Именно так, сэр.

– Ты позабыла, что я – твой хозяин?

– Никак нет, сэр.

– Лжешь! – кричит он.

Сердце буквально выскакивает из груди. Тяжело сглатываю. И молчу.

– Спрашиваю последний раз. – Он сверлит меня взглядом. – Ты позабыла, что я – твой хозяин?

– Д-да, сэр.

У него загораются глаза.

– Мне напомнить тебе, Джульетта? Напомнить, кому ты обязана жизнью? И кому обязана преданно служить?

– Да, сэр, – отвечаю, задыхаясь.

От страха меня мутит. Лихорадит. От жара покалывает кожу.

Из внутреннего кармана пиджака Андерсон извлекает нож. Осторожно его раскрывает, в неоновом свете поблескивает металл.

Он вкладывает рукоять в мою правую кисть. Потом берет мою левую и изучает ее, держа обеими руками, прочерчивая линии на моей ладони, обводит контур моих пальцев, гладит шрамы на костяшках. Ощущения, прекрасные и ужасные одновременно, пронизывают меня насквозь.

Он мягко нажимает на указательный палец. И смотрит мне прямо в глаза.

– Этот, – говорит он. – Отдай его мне.

Сердце выпрыгивает из груди. Потом убегает в пятки. Колотится где-то внутри.

– Отрежь. Положи мне на ладонь. И будешь прощена.

– Да, сэр, – шепчу.

Трясущимися руками я прижимаю лезвие к нежной коже у основания пальца. Нож такой острый, что мгновенно разрезает плоть, и с приглушенным криком боли я вдавливаю его сильнее, запнувшись, лишь когда чувствую сопротивление. Нож доходит до кости. Тело взрывается слепящей болью.