Тахера Мафи - Вообрази меня [сборник litres]

У Макса вырывается смешок.

– Нам обоим известно, что тепло человеческого общения тебе чуждо. А вот что касается твоей компетентности…

– Зачем я вообще теряю с тобой время?

– Парис, прошло тридцать лет, а я все еще жду, когда у тебя появится чувство юмора.

– Макс, прошло тридцать лет, и можно подумать, я нашел новых друзей. Получше.

– А знаешь, твои детки тоже шуточек не любят, – продолжает Макс, словно не слыша. – Интересно, как так получается.

Из груди Андерсона вылетает стон.

Макс лишь громче смеется.

Я хмурюсь.

Стою, пытаюсь проанализировать их взаимоотношения и теряюсь в догадках. Макс оскорбил Верховного главнокомандующего Оздоровления, причем неоднократно. Как подчиненного, его следовало бы наказать за проявление неуважения. В крайнем случае, уволить. Казнить, если бы Андерсон расценил бы такой вариант как оптимальный.

Но когда до меня издалека доносится смех Андерсона, я понимаю: они смеются оба, вместе. И возникает мысль, которая одновременно поражает и ввергает в ступор: должно быть, они друзья.

Одна из лампочек мигает, гаснет и начинает жужжать, сбросив с меня оцепенение. Встряхнув головой, выхожу за дверь.

Фанаты Уорнера сводят меня с ума.

На обратном пути в палатку я сказал всего паре человек, которых приметил на тропинке, что Уорнер голоден, но пока не чувствует в себе сил присоединиться к общей трапезе в столовой, а они уже притащили в мою комнату контейнеры с едой. Проблема в том, что вся эта доброта обходится недешево. К тому моменту объявились шесть девушек (и два парня), каждый из которых хотел получить за свою отзывчивость вознаграждение – поболтать с Уорнером. Впрочем, их обычно устраивает просто на него посмотреть.

Дикость какая-то.

Даже я знаю, положа руку на сердце, что смотреть на Уорнера не так уж и противно, но вот это неприкрытое заигрывание выглядит странно. Не привык я находиться в окружении людей, которые открыто признают, что в Уорнере им нравится все. В «Омеге пойнт» и даже на базе в Секторе 45 мы вроде бы пришли к общему мнению, что он – чудовище. Никто не старался скрывать страх или отвращение и не обращался с ним как с парнем, кому можно строить глазки.

Забавно, что бесит это только меня.

Каждый раз, когда кто-то звонит в дверь, а я ожидаю, что вот сейчас Уорнер съедет с катушек и кого-нибудь пристрелит… он, похоже, ничего и не замечает. Глазеющие мужчины и женщины, судя по всему, не входят в длинный список того, что его бесит.

– Так это типа для тебя в порядке вещей? Или как?

Я продолжаю раскладывать еду по тарелкам в скромной обеденной зоне моей комнаты. Уорнер стоит, напряженный, выбрав случайное место у окна.

– Что в порядке вещей?

– Все эти люди, – говорю я, показывая рукой на дверь, – которые приходят сюда и делают вид, что не грезят о тебе без одежды. Так это типа для тебя обычное дело?

– Похоже, ты подзабыл, – тихо произносит он, – большую часть своей жизни я считываю эмоции.

У меня глаза лезут на лоб.

– Значит, это и правда для тебя обычное дело.

Уорнер вздыхает. И снова устремляет взгляд в окно.

– Ты даже не станешь притворяться, что это неправда? – Срываю крышку с контейнера из фольги. Снова картошка. – Мол, ты не в курсе, что весь мир считает тебя душкой?

– Это признание?

– Ага, размечтался, придурок.

– Брось, надоело, – вздыхает Уорнер. – К тому же, если бы я обращал внимание на каждого, кто считает меня привлекательным, времени ни на что не осталось бы.

Я едва не роняю на пол картошку.

Жду, что он изобразит улыбку, скажет: «Шутка», – и когда ничего подобного не происходит, ошеломленно качаю головой.

– Ого! Офигительная скромность.

Уорнер пожимает плечами.

– Кстати, – продолжаю я, – если уж мы заговорили о том, что раздражает меня… Не хочешь перед едой чуток смыть кровь с лица?

Он в ответ смотрит на меня в упор. Поднимаю руки в знак примирения.

– Ладно. Хорошо. И так сойдет. – Тыкаю в него пальцем. – Ходят слухи, что кровь даже полезна. Ну, знаешь, органический продукт. Антиоксиданты там всякие и прочая хрень. Очень популярно среди вампиров.

– Ты сам-то слышишь, что несешь? Полную чушь.

Я делаю большие глаза.

– Ладно, ладно, красотка моя, еда подана.

– Я серьезно. Тебе никогда не приходило в голову сначала подумать, а потом уже говорить? Тебе никогда не приходило в голову, что, может, в принципе стоит заткнуться?

– Да ладно тебе, засранец. Присаживайся.

Уорнер очень неохотно подходит к столу. Садится и смотрит, не моргая, на тарелку перед своим носом.

Я даю ему пару секунд, а потом не выдерживаю.

– Забыл, как люди едят? Или тебя покормить? – Я накалываю кусочек тофу и направляю вилку в его сторону. – Скажи «ам». Вот кусочек тофу, чух-чух, едет к тебе в ротик…

– Еще одна шуточка, Кишимото, и я вырву у тебя позвоночник.

– Согласен. – Я кладу вилку. – Понимаю. Ты – не ты, когда голоден. Сам такой.

Он резко поднимает на меня взгляд.

– Это не шутка! – оправдываюсь я торопливо. – Я серьезно.

Уорнер вздыхает, берет в руки приборы, с тоской глядя на дверь.

Не хочу испытывать судьбу.

Смотрю себе в тарелку – искренне радуюсь, что мне выдали ланч второй раз за день – и жду, пока он съест пару кусочков, а потом бью по больному.

– Так ты сделал ей предложение?

Уорнер прекращает жевать и переводит на меня взгляд. До меня доходит, что он еще очень молод. Несмотря на очевидную необходимость посетить душ и сменить одежду, он, как мне кажется, наконец начинает сбрасывать – по крупице – скопившееся напряжение. А по тому, как он держит сейчас нож и вилку – с чуть возросшим энтузиазмом, – я убедился, что был прав.

Он очень хотел есть.

Интересно, что он сделал бы, если бы я не притащил его сюда и не усадил за стол, не заставил его есть?

Неужели загнал бы себя в могилу?

Умер ненароком от голода, пытаясь спасти Джульетту?

Похоже, до своей физической оболочки ему и дела нет. Как нет дела до своих потребностей. Мне вдруг пришло в голову, насколько это чудно́. И настораживает.

– Да, – тихо подтверждает Уорнер. – Сделал.

У меня рефлекторно возникает желание его подразнить: предположить, что его плохое настроение теперь вполне понятно, ведь Джей по ходу его отвергла… Однако даже мне очевидно, что стоит придержать коней. Что бы ни происходило в голове Уорнера прямо сейчас – это тайна. Серьезная. И разговор нужно вести с большой осторожностью.

Поэтому я и действую осторожно.

– Подозреваю, она сказала «да».

Уорнер не поднимает на меня глаз. Набираю в грудь побольше воздуха, потом медленно выпускаю его. Картинка начинает вырисовываться.

На первых порах, когда Касл меня только привел, я был настороже и никому не доверял. Ничему не верил. Постоянно сидел как на иголках, все ждал подвоха. Злость пела мне на ночь песенки, укладывая спать, что меня вполне устраивало, потому что злость страшила меньше, чем вера в людей… или в будущее.