Тахера Мафи - Вообрази меня [сборник litres]

Андерсон вздыхает, улавливая что-то, не столь очевидное для меня.

– Макс, – тихо произносит он. – Ты же не серьезно.

Макс внимательно смотрит на него.

– Не все здесь, как ты, железные. – И, отводя взгляд, добавляет: – По крайней мере, не целиком.

Я с удивлением замечаю, что Макс говорит с акцентом, как и жители Океании.

Андерсон снова вздыхает.

– Ладно, – с прохладцей в голосе продолжает Макс. – Что ты хотел обсудить?

Он вытаскивает из кармана ручку, снимает зубами колпачок. Лезет в другой карман и достает оттуда тетрадку. Открывает ее.

Внезапно у меня пропадает зрение.

За какую-то секунду все вокруг темнеет. Стирается. Вновь возникают подернутые дымкой образы, время то ускоряет, то замедляет свой бег. В глазах мелькают разноцветные всполохи, взрываются звезды, вспыхивают, искрятся огни. Доносятся голоса. Один-единственный голос. Шепот…

Я настоящая воровка

Магнитофонная лента перематывается назад. Воспроизводится заново. Кассета искажает звук.

Я настоящая

Я настоящая

ЯЯЯ

настоящая

воровка

воровка Я украла

Я украла эту тетрадку и этуручкууодногоиздокторов

– Ну, конечно, так и было.

Резкий голос Андерсона возвращает меня в реальность. Сердце стучит. Страх воздействует на кожу, вызывая на руках мурашки. Глаза дергаются. В конце концов мой взгляд замирает на знакомом лице Андерсона.

Он на меня не смотрит.

С души падает камень. Мой антракт продлился лишь миг, а значит, я пропустила только пару реплик с каждой стороны. Макс разворачивается и с любопытством меня рассматривает.

– Зайдем, – приглашает он и исчезает в двери.

Я иду вслед за Андерсоном, и, как только переступаю порог, порыв ледяного воздуха заставляет меня ощутить озноб. Я только вошла, как сразу почувствовала растерянность.

Изумление.

Здесь конструкции выполнены по большей части из стали и стекла: гигантские мониторы, микроскопы, длинные стеклянные столы, заставленные мензурками и наполовину наполненными пробирками. Пространство комнаты рассекают гофрированные трубы, соединяя столешницы и потолки. В воздухе висят гирлянды ламп, издающих монотонное жужжание.

Я иду следом за Андерсоном и Максом к дугообразному столу, больше похожему на центр управления. На его стальной поверхности штабелями лежат бумаги, сверху мигают экраны. Множество ручек засунуто в щербатую кофейную кружку, которая стоит на толстенной книге.

Книга .

Такая реликвия не попадалась мне на глаза уже очень давно.

Макс садится, жестом указывает на стул, притулившийся под соседним столом, Андерсон отрицательно качает головой.

Я продолжаю стоять.

– Ладно, давай, – говорит Макс, искоса бросая взгляды в моем направлении. – Ты сказал, есть проблема.

Внезапно Андерсон теряется. Он так долго молчит, что Макс не выдерживает.

– Выкладывай, – произносит он, делая поощрительный жест с ручкой. – Что натворил на этот раз?

– Ничего я не натворил, – резко обрывает Андерсон. Потом хмурится. – Во всяком случае, я так думаю.

– Тогда зачем пришел?

Андерсон делает глубокий вдох.

– Она говорит, что ее… ко мне влечет.

Глаза Макса расширяются. Он переводит взгляд с Андерсона на меня и обратно. А затем вдруг…

Начинает смеяться.

У меня горит лицо. Смотрю, не отрываясь, прямо перед собой, изучая причудливые аппараты, сложенные на полках у дальней стены. Краем глаза вижу, как Макс что-то строчит в блокнотике. Вокруг столько современного оборудования, а ему, похоже, нравится писать от руки. Странно. И я запоминаю эту информацию, не совсем отдавая себе отчет зачем.

– Потрясающе, – замечает Макс, чуть покачивая головой. – Все, конечно, закономерно.

– Я рад, что тебе смешно. – Андерсон явно раздражен. – Но мне это не нравится.

Макс снова смеется, вытянув ноги, скрещивает их. Он явно заинтригован – даже, скорее, взбудоражен – таким развитием событий. Покусывает колпачок от ручки, рассматривая Андерсона. Глаза блестят.

– Неужели великий Парис Андерсон признает, что обладает совестью? Или, скажем, нравственностью?

– Ты лучше всех в курсе, что я никогда не грешил ни тем, ни другим, поэтому откуда мне знать, как это бывает.

– Один – ноль.

– В любом случае…

– Прости. – Улыбка Макса делается еще шире. – Мне нужна еще секундочка, прийти в себя после такого откровения. Как ты можешь меня винить за то, что я восхищен? Учитывая неоспоримый факт, что ты один из самых порочных людей, которых я знал… в том числе в наших кругах, что говорит о многом…

– Ха, ха, – сухо произносит Андерсон.

– Я просто удивлен. Почему именно это – слишком? Почему эту черту тебе сложно перейти? Из всего того, что ты…

– Макс, давай серьезно.

– А я серьезно.

– Помимо очевидных причин, почему эта ситуация должна нервировать… Девчонке нет и восемнадцати. Даже я не столь испорчен.

Макс качает головой. Поднимает ручку.

– На самом деле ей уже четыре месяца как восемнадцать.

Андерсон готов что-то возразить, потом…

– Да, точно. Неверно заполненные документы.

Мое лицо вспыхивает еще сильнее.

Я одновременно и смущена, и сгораю от стыда.

Мне любопытно.

Страшно.

– Да какая разница. – Тон Андерсона резок. – Мне так не нравится. Можешь исправить?

Макс подается вперед.

– Могу ли я это исправить? Могу ли исправить тот факт, что ее не может не тянуть к человеку, который породил двух личностей, с которыми она уже знакома, причем чрезвычайно тесно? – Он качает головой и снова заходится в смехе. – Такой тип связи нельзя разрубить без серьезных последствий. Последствий, которые отбросят нас далеко назад.

– Какие последствия? Как они отбросят нас назад?

Макс переводит взгляд на меня. Потом на Андерсона.

– Джульетта! – вздохнув, рявкает Андерсон.

– Да, сэр.

– Оставь нас.

– Да, сэр.

Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и иду к двери. Предваряя мое появление, дверь отъезжает; я медлю, всего в паре метров от нее, и вновь слышу смех Макса.

Знаю, что не стоит подслушивать. Знаю, что это дурно. Знаю, что если меня поймают, то накажут. Знаю.

И все равно не двигаюсь.

Тело сопротивляется, кричит, что надо перешагнуть порог, однако, притупляя импульсивное желание, в разум начинает просачиваться какое-то тепло. Я стою, замерев перед открытой дверью, пытаясь сделать выбор. Тут раздаются голоса.

– Налицо склонность к определенному типажу, – замечает Макс. – Практически записано у нее в ДНК.

Что отвечает Андерсон, я не слышу.

– Разве это так плохо? – снова вступает Макс. – Может, ее привязанность сработает тебе во благо. Используй в своих интересах.

– По-твоему, я так жажду человеческого общения – или же так радикально некомпетентен, – что потребовалось бы совратить девчонку, чтобы получить от нее то, что надо?