Ксения Никольская - Двери открываются [litres]

«Проход гражданину Арсеньеву Борису, внутренний код 152-АН1021, разрешён, – неожиданно сообщило устройство, и светодиод замигал зелёным, – Дверь будет разблокирована на десять секунд. Начинаю обратный отсчёт. Девять….» Борис не стал дожидаться восьми и стремительно влетел в свою новую старую квартиру.

Оказалось, что его возня за дверью привлекла внимание остальных жильцов. Из коридора робко высовывалась наспех причёсанная голова старушки в тусклой застиранной кофточке, а чуть дальше стоял старичок в чёрных дырявых брюках и неожиданно белой рубашке, застёгнутой через одну пуговицу. Борис не был готов к такому радушному приёму и выпалил то, что первым пришло ему в голову: «Гражданин Борис Арсеньев, уволенный в запас 21 марта 2060 года, на место постоянного проживания прибыл!» Старик приосанился и неспешно подошёл к Борису.

– Арсеньев, значит, – сказал он, как будто у него ещё оставались сомнения. – А я Егор Семёнович Михайлов, а вон супруга моя, Юлиана Павловна, тоже, значит, Михайлова. Добро пожаловать домой, гражданин Арсеньев. Самодезинфекцию прошёл?

Не дожидаясь его ответа, Юлиана Павловна полетела к Борису с дезинфекционной лампой и бутылкой какой-то прозрачной жидкости, подозрительно напоминающей простую воду. Совершив несколько неуверенных движений лампой и окропив Бориса обеззараживающим раствором, Юлиана Павловна отступила, боязливо поглядывая на нового жильца.

– Это… Куда мне пройти? – неловко переминаясь с ноги на ногу спросил Борис.

– А ты что ли не помнишь? – удивлённо взглянул на него Егор Семёныч. – Ты же, вроде, местный, ну, тутошный?

– Я не помню уже… Я мелкий был, – ещё более неловко ответил Борис.

– Сынок, налево дверь, – Юлиана Павловна вдруг подала голос с другого конца коридора. – Мы там тебе мебель кое-какую оставили, кровать, стол, на первое время хватит. Покушать только нету, извини, наборы только вечером доставят. Ты бы себе тоже заказал, а то ещё сутки голодным просидишь.

Борис поблагодарил хозяйку, прошёл в свою комнату и повалился на узкую кровать, не замечая жёсткие пружины, острыми зубами вонзающиеся в рёбра. Спать теперь можно было сколько угодно, и он моментально отключился, опустошённый обнажившейся реальностью новой жизни.

Борис проснулся от нестерпимой боли в спине, разливающейся по всему телу. Ранение чутко отреагировало на долгую дорогу и сон в неудобной позе, и ему пришлось несколько минут неподвижно полежать в неуютной кровати, прежде чем он смог заставить себя встать. Следующим после боли чувством был голод. Борис даже не помнил, когда доел последние припасы из своего военного рюкзака, видимо, это было ещё до прилёта в город. Надо было срочно найти еду, и он, пошатываясь, встал с кровати. Ранение выдало очередную порцию боли и на этом успокоилось, дав ему небольшую передышку перед следующей атакой. Борис осмотрел своё новое жилище. После общих помещений штаба по надзору и воспитанию и просторов военных казарм оно казалось совсем крохотным. Всего пять шагов отделяло одну стену от другой, до даже эти шаги было сложно сделать из-за неумело расположенной ветхой мебели: кровати с продавленным матрасом, неусстойчивого стола из непонятного материала, стула с кривыми ножками и скрипучим сиденьем и перекошенного шкафа без одной дверцы. Но Борис был рад и этому. В конце концов, нынешние жильцы квартиры могли бы вообще ничего ему не оставить, кроме неожиданно ровных квадратиков линолеума на полу.

Квартира пахла заспанным бельём и немытыми полами. Странно, но Борис совсем её не узнавал. В большой комнате, кажется, приходилось ютиться им вчетвером, а в той, куда его поселили, жил дед. Но память на этом давала сбой, и Борису никак не удавалось нащупать хоть какую-то зацепку, с помощью которой можно было бы начать раскручивать клубок воспоминаний. В чём Борис был уверен, так это в том, что в комнату деда его никогда не пускали, она была постоянно заперта, и детям нельзя было даже приближаться к её дверям. По странной иронии, сейчас это помещение было полностью в его распоряжении, и теперь другим жильцам придётся стучаться, чтобы их пустили в него.

За едой логично было идти на кухню, но сначала Борис завернул в санузел, где убедился, что воду ещё не дали, и спуск не работает. Немного сконфуженный, он как мог убрал за собой и, стараясь не сильно шуметь, направился на поиски пропитания. Огромное эркерное окно кухни, почти во всю стену, было замаскировано дешевыми анимированными обоями, которые показывали три незатейливых унылых пейзажа. Изображение зимнего леса сменялось горной речкой, а потом деревенским садом с яблонями, и так по кругу. Борис задумчиво разглядывал обои, когда в кухню вошла Юлиана Павловна.

– Проснулся, сынок? – по-матерински поприветствовала его она, – Вот и хорошо, видно, что отдохнул, посвежел, – от её вчерашней робости, кажется, не осталось и следа, – Ты насчёт туалета не волнуйся, мы редко смываем, воду сейчас только на два часа дают. Но своё-то не пахнет, правильно, сынок? – она рассмеялась уютным старушечьим смехом.

– Спасибо, – почему-то ответил Борис, – Юлиан Пална, а как тут поесть найти?

Старушка оживилась.

– Сейчас, сейчас, всё закажем, только доставка к вечеру будет, ты уж потерпи, сынок.

Юлиана Павловна подвела его к квадратной дверце в стене, снабжённой небольшим экранчиком.

– Это наша точка самообеспечения. Каждый день утром выбираешь набор продуктов, а вечером его доставляют, прямо через это окошко, – деловито рассказывала она. – Есть наборы номер один, два и три. Мы с Егор Семёнычем раз в неделю второй заказываем, а в другие дни третий, пенсионные-то небольшие, – смущённо пояснила она.

– Так, значит, третий самый дешёвый? – уточнил Борис.

– Да, но там есть-то нечего, – старушка включила экран, – Вот посмотри картинки, тут всё нарисовано.

На экране высветились изображения продуктов, при нажатии на которые уже знакомый механический голос зачитывал их описание. Юлиана Павловна со вкусом комментировала каждую картинку, как будто это были её старые знакомые, или близкие родственники.

– Вот тут хлеб 100 граммов, сорт третий, вроде как из шелухи. Потом: продукт масляный, жиросодержащий. На хлебушек намажешь – и есть можно. Потом: напиток чайный, 250 миллилитров, на вкус как вода, но чистый, мы с Егор Семёнычем не жалуемся. Крупа перловая, 50 граммов, я из неё супчик варю, масляного продукта добавляю и вот ещё мясной продукт механической обвалки, его тоже в супчик: от пёрышек очистить, проварить хорошенько, и готов обед, с хлебушком если кушать, то вкусно… И ещё фрукты сушёные, 50 граммов, но ты с ними осторожнее, грязные они, земли много, песка, черви иногда попадаются. Я эти фрукты замачиваю, когда вода есть, вся грязь-то и всплывает. Можно компотик, например, сварить, если воды не жалко. Да, сынок, ты не забудь: плиту включают с шести до восьми, две конфорки. На одной я буду готовить, на другой – ты. Да ты не бойся! – улыбнулась она. – Научу тебя, не переживай! – и старушка как-то по-матерински и задорно похлопала его по плечу.