Герхард Бранстнер - Со звездой на ниточке [ЛП]

— Понимаю, — сказал Этто, надев свой рюкзак и опершись подбородком об руку, — если кто-то в дороге собрался чередовать полет и пешую ходьбу, он должен обзавестись легким летателем, чтобы пешком не идти перегруженным.

— Если я могу летать, зачем мне ходить? — осведомился Аз.

— Все станет ясно, когда мы немного полетаем, — сказал дедушка, — но лучше пойдемте на простор.

Трое вышли из здания и двинулись по луговой дорожке, которая началась прямо за воздухолетным заводом, и вскоре привела их в прелестную местность. Здесь сменяли друг друга поросшие деревьями холмы, покрытые лугами тенистые склоны, и петляющие по пологим долинам ручьи.

Дедушка тяжело ступал по тропке, уводящей вверх по склону, и как только начались деревья, остановился и снял рюкзак со спины. Указывая на долину и окружающий ландшафт, он сказал:

— С самого начала начал человек жаждет подняться в воздух, как птица, и летать над горами и долинами, реками и озерами и даже над облаками. Что же, он спроектировал и построил самолеты, с помощью которых может летать быстрее и выше, чем птица. Но стремление его остается неудовлетворенным. Сидящий в одном из этих самолетов чувствует что угодно, кроме ожидаемого наслаждения, потому что он не летает, его везут, он свободен не в воздухе, а лишь внутри аппарата. У него нет чувства, что он управляет полетом движениями своего тела, нет наслаждения от того, чтобы кружиться в высоте ради собственного каприза и удовольствия, как жаворонок, или скользить над кустами и деревьями в бреющем полете, как ласточка. Чтобы по-настоящему удовлетворить стремление человека летать, как птица, следовало построить летательное устройство, с которым мы, не запирая себя в кабине, могли бы направлять полет движением собственного тела, словно птицы.

— И устройство, — Аз указал на свой рюкзак, — справляется с этой задачей?

— Как раз это мы хотим сейчас испытать, — сказал дедушка.

— Это меня успокаивает, — заметил Аз, — я уж думал, ты хочешь проверить функциональную надежность.

— Я профессор воображения, — сказал дед, смеясь, — и, значит, я отвечаю не за техническую, а за идейную сторону работы устройств; меня интересует, отвечают ли они потребностям, рожденным нашим воображением.

— Вот и мне интересно, — сказал Аз, расстегивая рюкзак.

Повторяя действия за дедушкой, оба землянина собрали свои аппараты, и справились с этим в кратчайшие сроки. Собственно летательный аппарат состоял только из своего рода корсета, который простирался от груди до середины бедер, чтобы держать туловище и ноги прямыми, на спинной части которого крепились подъемный винт и двигатель. Еще к тыльной части корсета через шарикоподшипники присоединялись относительно маленькие и узкие крылья, и они, вместе с пристегнутыми к ступням ластами, служили стабилизаторами; нужно было только ухватиться за ручки на нижней стороне крыльев, чтобы как угодно с ними управляться. Сама скорость полета определялась исключительно ритмом дыхания, то есть расширением грудной клетки, которое передавалась корсету, а оттуда — двигателю. Если вдыхать и выдыхать глубже, скорость увеличивалась, при неглубоком дыхании и, наконец, задержке воздуха на мгновение, полет становился медленнее, и можно было приземлиться, причем при приземлении подъемный винт автоматически замирал.

Дедушка проинструктировал землян, как работает устройство, слегка подпрыгнул, отчего заработал подъемный винт, и улетел. Этто с Азом тоже подпрыгнули и полетели следом — если то, как их болтало в воздухе, считалось бы полетом; скорее их можно было принять за двух огромных, вихляющихся друг подле друга бабочек. Чтобы во что-нибудь не врезаться, они поднялись повыше и некоторое время потренировались в обращении с хвостовым оперением. Как только они стали держаться уверенно, подлетел дедушка, похвалил их и предложил слетать к воздухолетному заводу. Аз глубоко вздохнул, стрелой просвистел вперед обоих спутников и за пару минут достиг здания. Он несколько раз облетел стеклянный купол и, естественно, сел на него, как только появились Этто с дедушкой. Двое других сделали то же самое. Они глянули вниз на фонтан и скамейки вокруг, и лукаво усмехнулись при мысли о том, в какое странном месте они забрались.

— Вот сидим мы тут, как галки, — размышлял Аз, — веселимся, как дети, и едва ли способны понять историческое величие момента. Человек наконец смог свободно летать, как птица, и, чего самой птице не дано, наслаждаться этим. Лишь человек может испытывать чувство зависти к птице. Однако отныне ему больше незачем завидовать, и мы можем сказать: мы были при том событии!

— Каждый при чем-нибудь да присутствует, — сказал дедушка, — просто нужно еще осмысливать увиденное.

— А что следует осмысливать в нашем случае? — поинтересовался Аз.

— Чтобы летать, как птица, — объяснил дедушка, — нам пришлось во многом подражать птичьему полету. Но это только частный случай, когда человек подражает способностям животных.

— Итак, выходит, мы вернулись к обезьяне, — рассудил Аз, — потому что о ней говорится, по крайней мере, в баснях, как она горда тем, что подражает другим животным. Однако же ее за эту черту презирают.

— На самом деле, — возразил дедушка, — она и в этом тоже наш предок. Как и она, люди подражают другим, играя свою роль, например, на сцене. Но человек не только подражает себе подобным, он еще подражает животным и природе в целом, исследуя их устройство и действия, и применяет их себе на пользу. Таким образом он овладевает всей природой и делает универсальной собственную природу; или даже обретает естественную универсальность. Одно это делает человека тем, в чем состоит его сущность: быть универсальным, осознавать это и, следовательно, наслаждаться своей собственной природой.

С этими словами дедушка подпрыгнул и взлетел; земляне присоединились к нему. Они пролетели над лесистым холмом, скользнули в долину и, паря всего в двух — трех метрах от земли, понеслись вдоль ручья, извивающегося по лугу. И когда ручей влился в озеро, они вывернули в голубое небо, чтобы оттуда, подобно орлам, упасть вниз и выровнять полет только над поверхностью воды. Они метнулись вперед над зеркалом озера, глубоко вдыхая и выдыхая, затем снова замедлили полет, покричали что-то озорное и шутливое нескольким любопытно уставившимся на них пловцам, покувыркались и, наконец, повернули к берегу.

— С каждой минутой, пока летал, — прокричал Аз другим, — я становился на год моложе. Я уже почти превратился в ребенка.

— Это совершенно естественно, — закричал в ответ дедушка. — Уметь летать вот так — детская мечта. Поэтому на ее исполнение обязательно должна была откликнуться наша оставшаяся с детства впечатлительность.