Герхард Бранстнер - Со звездой на ниточке [ЛП]

Вместо ответа Этто энергично покрутил в воздухе своей магистерской тросточкой и зашагал длинными ногами вглубь страны. Азу ничего не оставалось делать, только лишь вскинуть на себя рюкзак с автоматом и топать за ним. Кто-то из стоявших вокруг животных непринужденно пустился им вслед, а смахивающая на ворона птица обогнала их и впорхнула через открытое окно дома, появившегося впереди.

— Видимо, хочет предупредить о нас, — решил Аз.

И в самом деле, из дверей вышла пожилая женщина и очень просто сказала путешественникам, что рада им. Они вступили в гостеприимный дом и тут же оказались в большой комнате, которая, похоже, была кухней, гостиной и столовой сразу, и в ней находились не меньше дюжины человек разного возраста. Большинство из них сидели и весело беседовали за длинным столом, стоявшим вдоль комнаты перед столь же длинной пристенной скамьей. С другой стороны расположилась большая печь, к которой справа и слева примыкали два широких буфета. Перед печью, однако, стояла ванна, в которой сидел, судя по возрасту, дедушка всей семьи, курил трубку и перешучивался с детьми, играющими перед ванной.

После того, как Этто и Азу сказали, чтобы они чувствовали себя как дома, их предоставили самим себе. Похоже, в этой стране было принято не докучать гостю, а оставить его делать что вздумается. Поэтому, пока Этто прислонился к дверному косяку и оперся подбородком на руку, Аз поставил свой рюкзак рядом с ванной, уселся на него, глянул на детей, играющих у его ног, и завел неторопливый разговор с дедушкой, купавшимся в ванне.

— Ванна, — начал Аз, — в ней всегда чувствуется что-то уютное, особенно — когда вокруг тебя вся семья.

— Это верх удовольствия, — сказал дед, дотягиваясь до младшего из детей и утирая ему нос. — В ванне постоянно кто-то сидит, но в основном в ней сижу я.

— Если так часто сидеть в горячей воде, — поинтересовался Аз, — разве это не влияет на кожу?

— Она к этому привыкает, — дед с силой затянулся из трубки и пустил красивое облачко посреди комнаты. — И для ногтей это просто идеально. Они всегда замечательно гибкие, и не обламываются. Я не упомню, когда в последний раз ломал ноготь.

— А как насчет ногтей на ногах? — спросил Аз.

— То же самое.

— Приятно слышать, — сказал Аз.

— Вы не отсюда? — спросил старик.

— Мы пришли с Земли, — поделился Аз. — Мы находимся в эстетическом путешествии, но пока нам не особо везет.

— В путешествиях везение — редкость, — рассудил дедушка. — Почти всегда сталкиваешься с неудобствами и неприспособленностью. Откуда тут взяться везению? Здесь же у нас все приспособлено под себя, и люди тоже друг к другу приспособились. Чувствуешь себя дома. Чего ради нам пускаться в путешествия?

— Это точно, — сказал Аз.

— И к нам редко кто приходит, — продолжал дед, — мы устроились несколько в сторонке.

— В этом есть свои преимущества, — заметил Аз, — незнакомцы приносят в дом только беспокойство.

— Так быть не должно. — Старик выколотил свою трубку и набил себе новую. — Наши обычаи обязывают нас оставить гостя в покое; это обязывает гостя в свою очередь оставить в покое нас.

— Плохо вы знаете моего шефа, — заявил Аз, — он никого не оставляет в покое. Однако колотушки всегда получаю я.

— Колотушки?

— Ну да, — смущенно признался Аз, — как-то все похождения кончаются тем, что мне достаются колотушки. Это словно колдовство такое. Вы под конец тоже мне устроите трепку.

— Нам еще никого не доводилось колотить, — сказал дед.

— Хотелось бы в это верить, — ответствовал Аз, — но в случае со мной вы непременно сделаете исключение; говорю же: это словно колдовство.

Пока Аз со дедом обсуждали все это и другие вещи, одна из женщин занималась ужином. Она поставила на плиту огромный железный горшок и стала тушить в нем грибы. Тем временем на стол была поставлена корзина со свежим и хрустящим деревенским хлебом, а вместо напитка подана пахта. Для почина, да и потом время от времени народ отхлебывал крепкого шнапса. Этто и Аз сели за стол, а дедушка вылез из ванны и тоже подсел к ним.

За едой шел непринужденный разговор; пользуясь случаем, обоих звездных странников с интересом, но ненавязчиво расспрашивали, откуда они родом и об их дальнейших планах, в то время как Этто, в свою очередь, расспрашивал местных жителей об их житье.

— Здесь все живут примерно так же, как вы можете видеть в этом доме, — ответила старшая из женщин. — У нас никто не живет в одиночку, и никто в одиночку не умирает.

— Вы что-то пытаетесь этим выразить, — заметил Этто.

— Мать, — сказала женщина, — имеет право умереть на руках своих детей. Если вы меня понимаете.

— Думаю, что да, — сказал Этто.

— Тот, кто умирает в одиночестве, — продолжала женщина, — умирает с ощущением, что жил напрасно. С другой стороны, тот, кто умирает на руках своих родственников, знает, что от него что-то осталось. Как будто его душа, когда человек угасает, покидает смертное тело и уходит в души тех, кто обнимает его, чтобы жить в их памяти.

— Это объясняет, почему вы живете живете многолюдными семьями, — подметил Этто.

— Маленькая семья, — ответила женщина, — по составу слишком зависит от случайностей. В большой же семье нет нехватки ни в чем; все возрасты представлены не по одному разу, а с ними и все необходимые навыки для гармоничной и богатой общением совместной жизни. Детские сады нам тоже не нужны, всегда есть кому позаботиться о самых маленьких, и разумным воспитанием они тоже обеспечены. В маленькой семье эту задачу берут на себя только родители; и если они для нее не подходят, ребенок будет воспитан плохо. Это не случится в большой семье: всегда есть кто-то, кто уравновесит отсутствие способностей у другого.

— Все это звучит хорошо, — сказал Этто, — мне лишь интересно, не несет ли преимущество большой семьи в себе недостатка. Раз она самодостаточна, ей больше никто не нужен, а это может привести к изоляции от общества в целом.

— Изоляция, — пояснила женщина, — это проблема не семьи. Если в обществе порядок, ни у кого нет необходимости изолироваться от него, искать от него защиты в кругу семьи.

— И что за порядок, — поинтересовался Этто, — должен быть в обществе, чтобы не хотелось от него изолироваться?

— Мы покончили с тем, чтобы люди распоряжались людьми. Раз никому не велят, как ему жить, каждый может жить согласно своим потребностям.

— Но ему это удастся, — вставил Этто, — только если условия его жизни не зависят от объема его работы.

— В противном случае, — подтвердила женщина, — все еще продолжалось бы управление людей людьми. Покуда общество решает, что получает индивид, образ его жизни определяет тоже оно.