Бернар Вербер - Империя ангелов [litres]

– Ты тоже мальчонка с отклонениями, – говорит Гислена, гладя меня по волосам – они у меня очень густые, особенно на макушке.

По ее словам, внутри каждого человека сосуществуют дитя, взрослый и родитель. Когда создается пара, каждый выбирает свою роль по отношению к другому. Один обычно становится родителем, другой изображает ребенка. Идеал, правда, в том, чтобы оба оказались взрослыми и общались как два взрослых человека.

Мы пытались – не вышло. Это сильнее меня, я – ребенок. Ощущать себя ребенком мне лучше всего, ребенком я полностью раскрываюсь. Ребенок ни в чем не уверен, его все восхищает. И потом, я люблю материнское обращение.

Гислену удивило, что я еще играю в ролевые игры. Я объяснил, что эти игры помогают мне составлять карточки на моих персонажей и раскладывать их, как карты Таро, чтобы помочь им ожить.

На моем письменном столе уйма всяких писательских подспорий. Здесь и схемы сражений, и эскизы внешности моих героев (я часто выбираю реальных актеров, вглядываюсь в их черты и изучаю их психологию), и фигурки из пластилина: я леплю людей, мебель, разные предметы – так легче все это представить.

– Не знала, что нужна вся эта свалка, чтобы рассказывать простые истории! – негодует Гислена. – Твой стол – вылитая лаборатория. Не станешь же ты утверждать, что пользуешься всеми этими чертежами соборов и кусками пластилина?

По ее мнению, я тронутый. Она встает на цыпочки, чтобы меня поцеловать.

Мне хорошо с Гисленой, но нашей паре не хватает масштаба, который помог бы ей продержаться. Нам становится все скучнее. Жизнь с взрослым, ведущим себя по-детски, утратила былую прелесть, и Гислена стала замечать, что занимается трудным и малооплачиваемым делом – в сравнении с моим.

Лечение детей забирает у нее много энергии. Эти дети настолько травмированы самой жизнью, что на нее у них уже не хватает терпения. Они похожи поведением на брошенных собачонок. Одни прошли через побои, другие – жертвы инцеста, есть среди них эпилептики, есть астматики… Ну как малютке Гислене противостоять столь тяжким приговорам судьбы, когда ее оружие – всего лишь ее отвага? Нет, она взялась за непосильное дело.

Вечерами она рассказывает мне, кто из пациентов умер за день у нее на руках. Она потрясена, а я не знаю, как облегчить груз, который она на себя взвалила.

– Может, тебе заняться чем-нибудь другим? – говорю я после того, как она проревела всю ночь, раздавленная смертью малыша-эпилептика.

За эту фразу мне не будет прощения.

– Легко помогать людям, не видя их, не прикасаясь, не разговаривая напрямую. Легко, комфортно, никакого риска!

– Ты же не хочешь, чтобы я стоял у изголовья каждого своего читателя, готовый вступить с ним в разговор?

– Именно в этом твой долг! Ты выбрал себе занятие, чтобы спрятаться от мира. Ты заперся в своей комнате и общаешься только со своим компьютером. С кем ты встречаешься? Со своим издателем? С немногочисленными приятелями? Разве это мир? Ты живешь в воображаемом пространстве, в несуществующей детской вселенной, ты делаешь все, чтобы не взрослеть. Но рано или поздно тебя настигнет реальный мир, мой мир, где я мучаюсь с моими больными, с угнетенными, с жертвами насилия. Ты с твоими книжонками ничего не сможешь поделать с нищетой, голодом, войнами.

– Кто знает? Мои книги наталкивают на мысли, а эти мысли обязательно изменят состояние умов и поступки людей.

Гислена усмехается:

– Твои выдумки про крыс? Ну и результат! Люди начинают сочувствовать крысам, не умея сострадать даже своим собственным детям.

Через неделю Гислена уходит от меня. Это было слишком хорошо, чтобы продлиться долго. Я задаю себе вопрос: мое ремесло действительно аморально? Чтобы взбодриться, я иду вечером смотреть «Лисиц», хотя обычно всячески избегаю такие фильмы.

В нем долго и в подробностях показывают как раз то, что интересует Гислену: бедняков, хворых и нищих, режущих друг дружку. Если такова реальность, то я предпочитаю то кино, что крутится у меня в голове. Правда, мне запомнилась сыгравшая в фильме главную женскую роль шикарная американка Венера Шеридан, настоящее чудо природы. Можно подумать, что она всю жизнь была русской женщиной-военнослужащей. Ричард Каннингем, исполнитель главной мужской роли, тоже неплох, он отлично врос в шкуру своего персонажа.

В Чечне действительно происходило нечто ужасное, но что я могу с этим поделать? Добавить сноску-подсказку для моих русских читателей: «Пожалуйста, занимайтесь любовью, а не войной»?

Слова Гислены запали мне в память и действуют с задержкой. У меня лучше получается писать. Я – конченый извращенец, которому доставляет удовольствие сочинять всякие глупости, когда весь мир корчится в муках. Записаться в организацию «Врачи мира»? Колесить по Африке и вакцинировать детишек?

Чувствую, во мне назрел кризис состояния «что толку». Испытанное средство от него – запереться в туалете и во всем этом разобраться. Писать – это дурно? Дурно не помогать всем несчастным на планете? Дурно не бороться с тиранами и эксплуататорами?

Постепенно я примиряюсь с собой. Делаю взнос в пользу одной из благотворительных организаций и снова принимаюсь писать. Так люблю это дело, что готов платить, чтобы спокойно его продолжать.

Мне звонит издатель:

– Неплохо бы тебе время от времени выбираться из берлоги, проводить читательские конференции в книжных магазинах, ставить автографы на своих книгах, ужинать в городе в компании журналистов…

– Это так необходимо?

– Без всякого сомнения. Вообще-то с этого надо было начинать. К тому же общение подскажет тебе новые творческие идеи. Сделай над собой усилие. Тебе нужна пресса, нужны книготорговцы, контакты с коллегами, тебе стоит бывать в литературных салонах… Живя отшельником, ты обрекаешь себя на скорое забвение.

До сих пор Шарбонье давал мне полезные советы. Но готов ли я скакать по светским мероприятиям и выслушивать последние профессиональные сплетни с бокалом шампанского в руке?

Ладно еще – подписывать книги. Это не откроет моей карьере второе дыхание, но контакты с книголюбами и с писателями помогли бы лучше понять, почему у меня не выходит зацепить широкую читающую публику во Франции.

Мона Лиза II смотрит на меня с таким видом, словно хочет сказать: «Наконец-то правильные вопросы!»

Я ложусь в постель один. Какие холодные простыни!

– Игорь, у меня для тебя замечательная новость!

Я заждался хороших новостей. Вот и она! Я закрываю глаза. Татьяна обнимает меня. Я запускаю пробный шар:

– Ты беременна?

– Нет, лучше!

Она прижимается ко мне с блаженной улыбкой:

– Игорь, милый, любовь моя, ты… ты вылечился!