Рина Шабанова - Наперегонки с темнотой

– Не нужно, Роуз, вы уже принесли.

– Да? И то правда. Надо же, как это я не заметила? – Она еще раз беспомощно огляделась по сторонам, а затем торжественным тоном провозгласила: – Джон Уилсон! Что ты опять натворил? Ты видел, что у вас перед домом собралась целая толпа репортеров?

– Ясно, – падая в кресло, проронил я. Терри уже давно сидела в другом и со смеющимся видом жевала печенье.

От рассказа о моих злоключениях было не отвертеться, поэтому в общих чертах я поведал ей о произошедшем за последние дни. Новость о моем аресте и предстоящем суде так сильно ее растревожила, что впоследствии потребовалось немало времени, чтобы ее успокоить. Мы просидели у нее больше часа, заверяя и в благополучном исходе судебного процесса, и в успешном завершении поиска всех пропавших.

Сам я в подобную чушь уже не верил, но это было единственным, что я мог сделать, чтобы поскорее попасть домой. На прощание я попросил Роуз больше не разговаривать с журналистами и она клятвенно обещала никому из них не открывать дверь. Отпустила нас она только после того, как мы съели все принесенное из кухни печенье.

К своему дому пробираться нам пришлось через калитку, что соединяет ее сад с нашим задним двором. Мы сделали ее много лет назад и постоянно пользовались, чтобы сократить путь. Сегодня она пригодилась как нельзя кстати.

Войдя в дом через кухню, мы долго не зажигали свет. Это выглядело полным безумием – чувствовать себя загнанной в угол крысой мне было совсем не по душе, но лучшего способа избежать общения с журналистами я не придумал. За остаток вечера в нашу дверь они стучали несколько раз, а мобильный телефон из-за их настойчивых звонков пришлось перевести на беззвучный режим.

У дома Роба происходило почти то же самое. Когда мы созвонились, он, взрываясь от бешенства, рассказал, как один из журналистов оказался настолько назойлив, что буквально заглядывал к нему в окна. Робу ничего не оставалось, как спустить его с лестницы, а потому не выдавать своего присутствия мне представлялось наименьшим из зол, нежели подобно ему, отбивать атаки пронырливых репортеров.

К счастью, с наступлением темноты толпа вокруг дома рассеялась, а жужжание мобильника наконец смолкло. Терри поднялась в свою комнату, а я влип в монитор ноутбука. Я читал последние новости. Обо мне там тоже было.

Как я и предполагал, папарацци быстро состряпали детальный портрет по всем ключевым пунктам моей биографии. В новостных колонках писали, что после смерти жены я один воспитываю дочь, держу небольшую авторемонтную мастерскую, являюсь среднестатистическим, ничем непримечательным жителем маленького замызганного городка, не имею должного образования, дорогостоящего имущества и круглого счета в банке. Некоторые СМИ пошли дальше, упоминая мои проблемы с алкоголем, из-за которых я чуть было не лишился опеки над дочерью.

Они же раскопали информацию обо всех моих мелких прегрешениях в прошлом, после которых я неоднократно оказывался в отделе местной полиции, а также историю о той безобразной выходке в школе. Были среди них и те, кто называл меня плохим отцом, безответственным и слабым человеком, умудрившимся после всех бед вновь вляпаться в историю. Я был в ярости, но все, что мог – это бессильно скрипеть зубами и до боли в суставах сжимать кулаки.

Марта Дилл тоже отметилась коротким репортажем. Он был отснят возле ворот моего дома, но содержал лишь пересказ подробностей о самом происшествии, а также заявление об отказе обоих фигурантов дела что-либо комментировать. Видео, что успел снять ее оператор перед мастерской, она не публиковала и то, что я подтвердил лично ей, как и обещала, в своей речи не затронула.

Отвлекла меня от этого бесполезного занятия Терри, когда спустилась вниз и объявила, что голодна. Наскоро приготовив ужин, мы уселись в гостиной, включили ее любимый сериал и так просидели до самой ночи. Подобное случается с нами нечасто. Обычно каждый занимается своими делами, но сегодня я даже рад был влипнуть в дурацкий фильм для подростков. Это помогало не думать.

На какое-то время циркулирующий круговорот мыслей мне действительно удалось сдержать, но как бы я не пытался отвлечься, они настигли, стоило вновь остаться в одиночестве. Сминая простыни и то и дело взбивая кулаком ставшую вдруг неудобной подушку, я долго ворочался в постели, все думая об этих пропавших людях, а также о том, что скрывают власти по поводу лаборатории.

Что могло там произойти? Кем были твари, которых я пристрелил воскресной ночью и которые попали на видео? Чем объяснить все увеличивающееся число исчезновений? Несомненно – пропавшие становились жертвами обезумевших ублюдков, сходных тем, с которыми столкнулись Роб, Терри и я, но какова была их цель?

Мое внимание привлекла одна деталь – оба видеоролика были сняты в темное время суток. На нас они тоже напали ночью. Выходит, днем твари где-то скрываются, иначе сложно представить, чтобы они не попали под объективы многочисленных уличных видеокамер, когда жизнь в городе бьет ключом. Снова в моей голове были сплошь вопросы и ни одного внятного ответа.

И кое-что еще не давало мне уснуть. Я как мог отгонял эти непрошенные помыслы, что подобно искусному карманному воришке проникали в мой мозг, но они настойчиво возвращалась, стоило только перестать себя контролировать. Я думал о Марте Дилл.

Пока была жива Анна, меня не особо интересовали другие женщины, а после ее смерти непереносимая боль выжгла все эмоции. Потребность в женщинах в том числе. В первый год я совсем не вспоминал о сексе – тогда все будто перестало существовать – а позже, когда завязал с алкоголем, был занят только тем, что старался все исправить и выстроить заново. Думаю, если бы я встретил Марту Дилл в один из тех дней, то попросту не обратил на нее внимания. Но сейчас что-то изменилось.

Мне уже приходилось задумываться об этом раньше. Изредка снимая напряжение в душевой кабинке ванной комнаты или распластавшись по ставшей слишком широкой для меня одного кровати, я всегда представлял, что Анна рядом. Представлял, что все как прежде, но прекрасно отдавал себе отчет – вечно так продолжаться не может. Рано или поздно на горизонте появится женщина, с которой я захочу провести время. Женщина, которая вызовет во мне хоть какое-то влечение, пробудит давно позабытые инстинкты, всколыхнет зов, казалось бы, навечно уснувшей плоти.

Натыкаясь взглядом на женские лица где-нибудь на улице, между магазинных полок в супермаркетах, на заправках или перед школой Терри, я ощущал порой слабые импульсы, которые можно было охарактеризовать как любопытство, смешанное напополам с надеждой. Я знал, что ищу в каждом из этих лиц. В их облике я пытался отыскать черты любимой женщины, но не найдя, всякий раз испытывал разочарование, после чего тотчас терял к ним любой интерес.