Алекс Эдельвайс - Восход

И правильно сделал. Потому что из подъезда выбежала мать.

– А-а, вот ты где, скотина!!!

И снова побег стал первым импульсом. Однако он моментально взял себя в руки; на то, чтобы завести средство передвижения, обычно требовались секунды.

«Три…»

Он запрыгнул на мотоцикл; мать стремительно приближалась.

«Два…»

Всё ближе и ближе; лицо Рэйта было таким каменным, будто её и вовсе не было.

«Один…»

– Только попробуй свалить!!!

«Ноль».

Их отделяло несколько сантиметров, когда Рэйт рванул с места; её пальцы скользнули по поле его расстёгнутой толстовки.

– Домой можешь даже не возвращаться, сволочь, падла, собака… – дальше пошли стремительно отдаляющиеся ругательства.

Он поблагодарил богов за то, что по пути ему никто не встретился – он вылетел из двора на довольно большой скорости: лишь быстрая реакция и воля случая позволили вписаться в поворот.

Теперь – на дорогу, и дальше, как можно дальше от дома. Он не знал, куда. Знакомых у него не было.

Оставшийся день он бесцельно прокатался по городу. Хорошо ещё, была ранняя осень, и потому он не очень замёрз. Однако ночи уже были холодными.

Остановившись в совершенно незнакомом месте – кажется, это была окраина города – он сел на остановке. Вокруг никого не было – уже хорошо; но вечерний холод начинал пробирать до костей, вызывая дрожь.

Посильнее запахнув кофту, он съёжился. Напомнил о себе ожог на ноге. Удивительно; это было совсем немного чая, а уже такой след. Совсем немного…

А в древности людей варили заживо. Медленно опускали в котел, начиная с ног. И эта боль была в миллионы, нет, миллиарды раз сильнее. Мрази. Рэйт ненавидел людей. Они пользовались болевыми рефлексами себе подобных; зная о хрупкости человеческого тела, они подвергали его нечеловеческим извращениям. До такого попросту невозможно додуматься живому существу, находящемуся в сознании.

Одним из сильнейших страхов Рэйта было умереть мучительной смертью. Он не выносил боли, он боялся боли, боль для него была воплощением физического мира и наоборот. Он не хотел жить в этом мире, в котором всем – и людям, и животным – нужно было вечно причинять друг другу бессмысленную боль; но он был вынужден.

А в Третьей Зоне ведь до сих пор существуют дикие обычаи и пытки. Хотя, погодите… Третьей Зоны же больше нет.

Лицо Рэйта озарила улыбка.

«Третьей Зоны больше нет. В мире стало на большую часть меньше страданий».

«Спасибо вам… Кто бы мог подумать, что больше всего мировой ситуацией будут обеспокоены те, в чьих интересах уничтожение человечества».

Будто гора с плеч упала. Ни с кого больше не будут снимать кожу или забрасывать камнями. Никого не будут унижать за врождённые дефекты. Не будет жестоких, не имеющих смысла человеческих жертвоприношений. Все сдохли и больше не вернутся.

Рэйту внезапно захотелось нарисовать предводителя Организации. Нарисовать… У него по телу прошли цепкие ледяные мурашки. Рисунок-то остался дома. Как он над ним старался, как работал над деталями; теперь, стоит матери увидеть его, она, вероятнее всего, попросту разорвёт картину.

Обычно он сам это делал, когда накапливалось около пяти штук – он не мог выносить того объёма необоснованного негатива, который на него обрушивался; нет, он не показывал рисунки – их откапывали.

Он сжал кулаки.

«Какого чёрта. Я один из немногих в этом мире хочу, чтобы не было страданий, я один из немногих крайне эмпатичен и один из немногих занимаюсь созидательной деятельностью; почему же все меня так ненавидят?!»

«Как бы я хотел… доказать… – по его лицу потекли непрошенные слёзы. – Я же выше их, я несравнимо выше; почему только я обладаю этим чувством иерархии…»

«Мне плевать, что я обычный человек. Я вступлю в Организацию. Они обязаны меня принять. Пусть делают что хотят; если убьют – тоже хорошо; хотя бы погибну от рук высших людей».

Во время этих размышлений Рэйт руководствовался исключительно тем, что обычно подобные организации охотно вербовали людей. Он понимал, что эта – не простая, а довольно-таки элитная; но идея уже захватила его, распространившись жаром по всему телу. Его будто пружиной швырнуло с места; на противоположной стороне дороги красовался значок подземки, оставалось только перейти её. Машин ночью вроде как не было…

О своей собственной технике он вспомнил только на середине перебегания через дорогу. С досадой на себя он резко развернулся назад, и тут технологии бесшумного передвижения сыграли с ним злую шутку – нашёлся-таки автомобиль, не успевший остановиться и не заботившийся о том, чтобы сбавить скорость, видя человека на дороге. Да и, наверное, издавай он шум, Рэйт бы всё равно не услышал в своём болезненном воодушевлении.

Ударило по касательной; толчок был таким сильным, что Рэйт потерял сознание.

***

Первая Зона встретила представителей Организации ослепительным блеском. В прямом смысле ослепительным – погода стояла солнечная, воздух был прозрачным, разве что совершенно без какого-либо запаха.

Аэропорт находился вдали от столицы; однако, даже впервые ступив на землю, можно было почувствовать, что ты явно не во Второй Зоне, и даже вряд ли в столь же цивилизованной, как и Первая, Четвёртой.

Простор, ветер, и какая-то вылизанность.

Пока ехали в столицу, Гил смотрел в окно. Вроде и похоже на то, что дома, а вроде и не то.

Его затуманенное состояние внезапно поменялось, когда после резкого поворота на горизонте показалась будто бы гора. Однако она была такой ровной и правильной… Постепенно гора стала разделяться на маленькие аккуратные части, а затем перед ней ослепительно блеснула в лучах солнца серебряная полоса.

Всё оказалось просто. Гора была наиболее высокими небоскребами столицы, построенными таким образом, что с определённого ракурса сливались в одно целое. Серебряная полоса – огромное озеро, через которое был построен один из самых протяжённых в мире мост. Собственно, по нему им и предстояло проехать.

Вода была такой блестящей, что в глазах оставались солнечные блики. Тяжело было смотреть и на здания – они были либо обложены стеклянными панелями, либо очень светлые – в основном белые.

У Гила захватило дух ещё на подъезде к столице; он дал себе слово вести себя спокойно, когда они прибудут на место назначения. Каменное, недвижимое лицо Каэла тоже создавало деловую, а не восторженную атмосферу.

Однако стоило им выйти перед зданием правительства, Гил всё же не выдержал.

– Каэл, Каэл! – заговорил он полушёпотом. – Ну как ты такой спокойный!!! Я бы точно переселился сюда после того, как мы всех уничтожим! Это же про-осто…

– Сосредоточьтесь!!! – шёпотом рявкнул Каэл, перебивая его. – Мне одному защиту поддерживать и для Вас, и для себя?!