Ирина Иваненко - Эфир

Где-то между Волгой и Уралом. Конец двадцатого века.

Маленький захолустный городок заливал дождь. Теплыми летними потоками хлестал он по каменным мостовым, одиноким деревьям и головам редких прохожих. Уже сгустившиеся сумерки и загорающиеся фонари в преломлении водяных струй, придавали городу какой-то сказочный, желто-блестящий облик.

Южная окраина городка состояла из плотно прижимающихся друг к другу домов, немного в стиле лондонских трущоб, из замшелых мостовых, кое-где и непонятно как сохранившихся и струящихся ввысь тонких фонарей. На несколько кварталов не было ни души. Только высокие и узкие окна, залитые теплым ярким светом, доказывали, что по улочкам спокойно течет жизнь. Среди этих окон, по серым мостовым, вверх, к центру города, тяжелой поступью шел старик.

Время от времени он останавливался и прислонялся к каменным стенам, придерживая себя за бок. Создавалось не совсем ясное впечатление – то ли он что-то искал, то ли ему было плохо. С полей его, когда-то добротной шляпы, тонкими струйками стекал дождь, а серое пальто было совсем мокрым. В руках он держал коричневый, с потертостями, портфель и иногда с трепетом прижимал его к груди. Старик приподнимался на цыпочки, заглядывал в теплые желтые окна и безуспешно старался что-то рассмотреть за плотным бархатом штор.

Но вот он замедлил ход.

Его остановила широкая дубовая дверь с подпалинами, почерневшая от проливного дождя, массивное кольцо и три каменных ступеньки. Старик, будто что-то припоминая, начал медленно подниматься вверх, по ступенькам, к двери. Он потрогал почерневшее от дождя дерево, обвел пальцами толстое металлическое кольцо. Задумался. Его красивое, осунувшееся лицо с полупрозрачной, выцветшей серой радужкой глаз, наполнилось светом. Он три раза ударил кольцом.

В эту же секунду за дверью что-то громыхнуло, будто этого стука ждали тут целую вечность. Суетливый и дрожащий поворот ключа, скрип двери. На пороге оказалась женщина лет тридцати, сгорбленная как старушка, укутанная в широкий махровый платок и держащая в руках тонкую яркую свечу.

– Я шла в погреб, – непонятно к кому обращаясь, начала женщина, – а тут стук. К нам уже давно никто не стучал. Пациенты заходят через соседний вход. Где вывеска.

Старик снял шляпу, прижал ее к груди и слегка наклонился в почтительном приветствии. Хитрые струи дождя, огибая маленький козырек, стали поливать его седую голову.

– Кто вы? – спросила женщина.

– Вы не знаете меня. Я бывал здесь раньше, – очень молодым голосом ответил старик, еще раз поклонившись.

Женщина посмотрела внимательно, и, делаясь равнодушною, и освобождая дверной проем, произнесла:

– Вы промокли, заходите, согрейтесь. Я сделаю для вас чай с травами.

В доме было несколько полутемных, но очень чистых комнат. Старинная добротная мебель, гобелены на стенах и большие желтые абажуры, украшенные изысканной бахромой, создавали теплый уют. Женщина задула свечу и поставила ее на стол в самой просторной комнате, куда провела старика. В углу, под абажуром стояло приземистое широкое кресло. На нем сидела маленькая девочка укрытая разноцветным вязаным пледом под самый подбородок и смотрела на гостя болезненными большими глазами.

Старик поклонился и девочке. Она улыбнулась в ответ. Женщина пригласила его присесть у камина, который потрескивал горящими дровами в другом углу комнаты.

– Располагайтесь. Вам нужно обсохнуть. Если что-то испачкаете, то ничего страшного, я приберу, – сказала она, пододвигая другое, легкое кресло к камину и, остановившись, добавила, – согрею воду.

Старик присел. А женщина застыла между ним и камином, не смотря на свое обещание согреть воду. Будто выходя из задумчивости, она заговорила:

– Раньше здесь в каждой комнате был камин. А теперь остался только здесь. Очень уютно.

Она сделала долгую паузу, все так же устало глядя на старика, и, вдруг, встрепенувшись, и торопливо выходя из комнаты, буркнула:

– Вода.

Старик остался наедине с молчащей девочкой. Жар камина уже через минуту начал высасывать из его мокрых штанин струйки теплого пара. Он наслаждался и, даже, на какое-то мгновение, забыл, зачем он здесь.

Комната была просторной и очень уютной. Непонятно как сохранившуюся, еще дореволюционную мебель, недавно перетягивали. Новая бледно-золотистая ткань на креслах и узком диване гармонировала с пыльно-розовым цветом стен и ярким цветочным узором нового же ковра, лежащего посередине комнаты. На нем, занимая четверть пространства комнаты, стоял круглый деревянный стол. Вокруг стола – четыре, с новой обивкой, стула. Два низких абажура, под одним из которых сидела девочка, не давали достаточно света, чтобы внимательно рассмотреть всю обстановку комнаты, однако создавали атмосферу старинности и уюта. На противоположных друг от друга стенах, скрываясь в полумраке, висели две гобеленовые картины. Одна из них, в золоченой раме, изображала пышных кудрявых детей, сидящих у пруда и играющих с кувшинками. На второй, в такой же золоченой раме, красовалась буддийская пагода, приютившаяся под скалой и водопадом и утопающая в зелени. И в самом темном и далеком углу комнаты, между двух, украшенных бархатом окон, висел небольшой рисунок, обрамленный тонкой коричневой рамой и спрятанный под стеклом. Старик взглянул на него только мельком и коротко вздохнул. На рисунке был изображен силуэт красивого человека в черной одежде, с зачесанными назад и собранными в маленький хвост волосами.

Томная тишина комнаты была прервана возней и шепотом, послышавшимися из коридора:

– Зачем? А что если это не он?

– А что если он? А? Ты подумал об этом? Мы столько лет ждали…

– Я не знаю…

– Я знаю. Давай попробуем.

Глубокий вздох. Пауза.

– Хорошо. Пойдем.

В комнату вошли все та же женщина и мужчина. Старик начал было вставать, но женщина остановила его жестом.

– Отдыхайте. Это мой супруг – Арсений. Мы будем ужинать.

Старик промолчал и кивнул.

Арсений сел за стол. Девочка смотрела большими глазами над вязаным пледом. Женщина шаркающими шагами передвигалась по комнате, иногда выходя в пустую тишину коридора, и собирала на стол. Камин потрескивал, не обращая внимания ни на кого, и наполнял обстановку теплом и простотой.

– Я врач, – неожиданно сказал Арсений.

Арсений. Моложавый мужчина лет тридцати пяти, с коротко остриженными густыми волосами над красивым открытым лицом, был одет в узкие серые брюки и белую рубашку. Строгая и гордая осанка, спокойно сложенные на столе руки и умный взгляд выдавали в нем благородное происхождение.

Старик встрепенулся: